— Вроде бы все.
— Все так все.
Батов еле заметно улыбнулся.
— А если ваш «Барсук» не пойдет по болоту? Как тогда? Ведь маршрут, прямо скажем, труднейший. Залитая водой трясина, узкая тропа, которую ночью разве что на ощупь найдешь… Вы подумали об этом? — Полковник пытливо взглянул на усталое лицо капитана, обвел карандашом полукруг на карте. — Попробуйте поставить себя на его место. Я имею в виду «Барсука». Интересно, как бы сами решили?
— Пробовал, товарищ полковник, и за себя, и за него думать. — Рудаков отложил указку, которой пользовался во время доклада. — Может быть, снять несколько нарядов и переправить их на правый фланг, к горелому лесу?
Батов отрицательно покачал головой.
— Сейчас этого делать не следует — лишний шум. Пусть ваши люди остаются на местах. О правом фланге я сам похлопочу. Так уж и быть, подброшу по бедности вашей, — добавил, шутливо улыбнувшись хорошей, широкой улыбкой. Затем снял телефонную трубку и коротко переговорил с начальником штаба, отдал необходимые распоряжения. — Вот теперь будет надежнее. Чего выдумал, — повысил он вдруг голос, — наряды перебрасывать! Израсходуешься, товарищ начальник: наряд направо, другой налево. Нет, дорогой мой, если уж так решил, — держись, доказывай, что ты прав, а не начальство. Это — между прочим. К слову пришлось. Начальник штаба подошлет резерв. Через несколько часов здесь будет. — Полковник посмотрел на часы, перевел взгляд на посеревшее от бессонницы лицо капитана. — Два часа вам на отдых…
Рудаков хотел отказаться, но полковник остановил его резким жестом:
— Никаких разговоров! Спать! Ваш «Барсук» может и сегодня не пойти… Думаете, он торопится за решетку? Два часа в вашем распоряжении, потом вместе с Дорошенко — ко мне. Он скоро подъедет.
Оставшись один, Батов углубился в работу. Он долго писал, изредка отрываясь от бумаги, чтобы свериться с картой. Даже о папиросах забыл. Наконец разогнул уставшую спину, прошелся по канцелярии.
В назначенное время пришли Дорошенко и Рудаков. Капитан был свеж и бодр. Чистый подворотничок оттенял его загорелую шею, выбритое лицо не сохранило и следа усталости.
— Хоть жени, — резюмировал Батов, оглядев начальника заставы от кокарды на фуражке до ярко начищенных сапог. — Теперь за работу.
Полковник присел к столу, пригласил сесть и обоих офицеров.
Сначала обратился к майору.
— Дома?
— Так точно!
— Сделано, как рекомендовал Шаренко?
— Почти так. Кое-что пришлось изменить, но в основном все осталось по-прежнему.
Обменявшись с Дорошенко только им понятными словами, полковник спросил Рудакова:
— Дом Полийчука знаете?
— Так точно! Его хата у самого оврага. Если нужно, могу вычертить подробную схему.
— Нет, не надо, — заметил полковник. — Теперь она с краю не будет, — усмехнулся он каким-то своим мыслям. — В самом что ни на есть центре. — Отбросив шутливый тон и поднявшись из-за стола, подошел к карте. Рудаков и Дорошенко последовали за ним. — Которая его хата?
— Вот эта, — показал капитан.
— Ничего не скажешь, удобно расположился… Вот что, Рудаков, подберите пятерых солдат и, как только стемнеет, вышлите их к дому бухгалтера. Задача: скрытно расположиться в кустарнике. Чтобы ни одна веточка не шелохнулась. Полагаю, что такая мера будет не лишней, — авось гость заявится прямо к нему. Вы меня поняли?
— Так. Понял.
— Старшим этой засады назначьте офицера. Инструктировать его буду сам. И это понятно? — улыбнулся полковник.
— И это понятно, — в тон ему ответил Рудаков, зная привычку Батова всякий раз переспрашивать и проверять, как понято его распоряжение. — А сейчас хозяйка просит обедать. Это, кажется, тоже нужно, — позволил и он себе шутку.
Глава одиннадцатая
Во второй половине ночи Горлориз (это его на заставе окрестили «Барсуком»), продрогший от сырости, вылез из своего укрытия, закрепил за спиной рюкзак и направился к реке. На той стороне заканчивался его далекий путь. Вода билась о камни, нагроможденные у подмытого берега. После обильных дождей тихий Буг вздыбился, река плескалась у самых ив, низко наклонившихся к воде. Глухо шумели сосны, лес наполнился таинственными шорохами.
Горлориз шел медленно и вдруг вздрогнул от недалекого крика выпи. Постояв, снова двинулся в путь. Все его существо объял липкий страх. Еще в Кауфберейне, готовясь под руководством инструктора местной шпионской школы к переходу границы, он знал, на что решился, но не представлял себе, что это будет так трудно!
Сейчас он чувствовал себя одиноким и обреченным. А идти нужно. Назад пути нет. Стивенсу не скажешь, что при переходе границы помешали какие-то там непредвиденные обстоятельства.
До Дубровичей рукой подать — лишь перебраться через Буг, и он у Лютого. Тот не выдаст, укроет. Только бы добраться благополучно и не нарваться на «зеленых дьяволов». О, как он их ненавидел, этих пограничников! Только бы не нарваться…
Вот и река. Накачать надувную лодку — дело нескольких минут. Но как гулко шумит мех. Нет, не мех, сердце стучит, вот-вот разорвется.
Вода подхватила лодку, понесла по течению, а на повороте прибила к противоположному берегу. Вот он — желанный и… такой страшный!
Горлориз шаг за шагом, часто останавливаясь и прислушиваясь, медленно продвигался вперед. Только бы не нарваться. За каждым кустом мерещился пограничник. Некоторые места, казавшиеся особенно опасными, переползал на четвереньках. Гулко стучало сердце, пот заливал глаза. Чем дальше от границы, тем безвольнее становилось тело. Подкашивались ноги, болели сбитые пальцы…
— Матка боска, рятуй мне, — беззвучно молил он, уткнувшись разгоряченным лицом в росистую траву. И снова полз, извиваясь ужом.
Казалось, стоит подняться в рост и сразу раздастся грозный окрик «Стой!», зло зарычит овчарка, точно так же, как в прошлый раз…
— О, Езус-Мария! — Потная рука полезла за пазуху. Пистолет на месте. Вспомнилось последнее напутствие шефа, который лично приехал в Кауфберейн.
— С богом, — произнес он на прощание и хлопнул его по плечу старческой рукой, оплетенной синими склеротическими венами. — Да сохранит вас всевышний. Ну, а если настанет критическая минута, я надеюсь, что у воина армии свободы хватит мужества… — Шеф не договорил и ткнул высохшим, узловатым пальцем в собственный висок.
«Как бы не так! — злобно подумал Горлориз. — Чихать он хотел на громкие слова, на несуществующую „армию свободы“».
И, как ни странно, злоба ему придала силы. Превозмогая страх, приподнялся, впился в кромешную тьму глазами, а затем, полусогнувшись, устремился вперед короткими перебежками. В предрассветном тумане мигнул огонек, на миг погас и снова заколебался, выхватив из темноты небольшое оконце и в нем расплывчатое пятно чьего-то лица.
«Дубровичи», — догадался Горлориз и повернул к одинокой хате за оврагом, на отшибе села. Ежеминутно оглядываясь, держа в руке пистолет, он осторожно приближался к заветной цели. Знакомая хата под дранкой, большой фруктовый сад. Стволы деревьев, по-хозяйски обмазанные известью, заметно выделялись на темном фоне неба. Горлоризу был хорошо знаком этот дом. По его приказу бандиты из сотни «Пирата» повесили на раскидистой яблоне глухонемую хозяйку крохотной усадьбы. А вон и яблоня, на которой прикончили Магду, отказавшуюся шить униформу для «повстанцев».
Горлориз обошел вокруг хату, не заметив ни Маслова, что притаился неподалеку, ни других пограничников. Он постучал троекратно — тихо, чуть слышно. Но чудилось, что стекло звенит, как церковный колокол, — того и гляди поднимется все село…
Те несколько минут, пока открывали дверь, показались нескончаемо долгими. Сил только и хватило, чтобы переступить порог.
Полийчук вышел всклокоченный, с припухшими от сна глазами, придерживая рукой кальсоны.
— Ты? — воскликнул он, пропуская гостя в комнату.
— Пасть заткни, — зло прошипел Горло-риз и в изнеможении повалился на пол.