Он кивнул Джорджу, тот подал мне бумаги. Я пробежал глазами абзац, взятый слева в аккуратную квадратную скобку, и с изумлением поднял глаза на Пуаро.
— Асфиксия? То есть, бедная девушка не утонула?
— Именно так. Mademoiselle Кейти Нолан была брошена в воду уже после смерти. И, обратите внимание, «следы неустановленного порошкообразного вещества серебристого цвета на лице и в волосах».
Я непонимающе уставился на Пуаро.
— Ah, Гастингс! Сверкающий порошок, о котором говорила madame Бэнкс! Пыль на дверном молотке!
— В самом деле. Полагаете, здесь есть связь?
— О да. А теперь Пуаро нужно подумать.
С этими словами мой друг удалился в кабинет — и не выходил оттуда два дня. Он обложился книгами, — я с удивлением увидел среди них сборник детских стихов и сказок, — и погрузился в чтение, временами делая пометки на полях. Попытавшись завести с ним разговор, я понял, что ему не до меня, и счёл за лучшее найти себе дела вне дома. Тем более, по словам Джорджа, Пуаро до того ушёл в работу, что даже обед просил подавать ему в кабинет, чего раньше на моей памяти не случалось.
Наконец, в понедельник Пуаро отвлёкся от своих занятий, чтобы ровно в полдень выпить всегдашнюю чашку какао. Я счёл это добрым знаком, но по опыту знал, что расспрашивать его, пока он сам не решит посвятить меня в свои соображения, бесполезно, поэтому просто налил себе чаю и стал просматривать газету.
— Что-нибудь интересное, Гастингс? — спросил Пуаро через пару минут.
— Ничего особенного. Политика, спорт и прочие новости.
— Всё, как всегда. Жизнь à l’ordinaire.
Я ждал, что Пуаро заговорит о деле, но в это мгновение на пороге появился Джордж.
— Сэр, пришёл посыльный. У него сообщение для вас от некой мисс Мэри Поппинс.
— Проводите его в кабинет, — распорядился Пуаро, отставляя чашку. — Идёмте, mon ami.
Худощавый молодой человек, ждавший нас в кабинете, явно нервничал: он теребил в руках кепку и переминался с ноги на ногу. Нос и уши у него были красные, словно он много времени провёл на холоде, поношенные брюки и рукава пиджака покрывала пыль, длинная шея торчала из плотно повязанного полосатого шарфа.
— Это вы — мистер Пуаро, сыщик? — спросил он прежде, чем мой друг успел что-либо сказать.
Пуаро в знак согласия наклонил голову.
— Эркюль Пуаро, к вашим услугам. Это — мой друг и коллега, капитан Гастингс. А вы, monsieur?
— Что?.. А, я — Берт. То есть, Герберт Альфред. Я торгую спичками на углу Черри-Три Лейн.
— И рисуете мелом на тротуарах?
— Откуда вы…
— Следы мела на вашей одежде и пальцах, monsieur Берт. Если не ошибаюсь, мы имели удовольствие видеть одно из ваших произведений. Корабль возле дома Бэнксов? Весьма искусно нарисовано.
Герберт Альфред смущённо улыбнулся.
— Да, сэр, это моё. Когда дождя нет, я рисую. А если дождь, продаю спички — рисовать-то смысла нет.
— Eh bien, monsieur Берт. У вас ко мне поручение? От mademoiselle Мари Поппинс?
— Точно, сэр. Мисс Мэри, сэр. Просила меня непременно сбегать к вам и сказать, чтобы вы пришли с ней повидаться, если сможете. Сегодня, когда она поведёт детей в парк. Сказала, у неё к вам важный разговор, но дома она говорить никак не хочет. Сказала, чтобы не волновать миссис Бэнкс.
— Mademoiselle Мари уточнила, когда она будет в парке?
— С полудня до трёх, сэр. У фонтана в виде розы, там скамейки кругом.
— Благодарю вас, monsieur Берт, — произнёс Пуаро.
И, когда Герберт Альфред, надев кепку, попятился к двери, вдруг добавил:
— Если позволите, один вопрос. Почему вы нарисовали перед домом Бэнксов корабль и этого капитана в алом кафтане?
Герберт Альфред удивлённо взглянул на Пуаро.
— Так ведь мистер Мэнсфилд, сэр, который вселился в номер восемнадцатый, он брат миссис Бэнкс. Пишет книги про пиратов, я их все читал. Вот я и подумал, что пиратский корабль будет в самый раз.
— Ещё раз благодарю вас, monsieur Берт.
Едва за Гербертом Альфредом закрылась дверь, Пуаро посмотрел на часы и повернулся ко мне.
— Гастингс, уже половина первого. Едемте скорее. Mademoiselle Мари Поппинс не стала бы прибегать к столь отчаянным мерам, не будь всё крайне серьёзно.
***
День выдался неожиданно тихий и солнечный, хотя и прохладный.
Мы с Пуаро, узнав у служителя, где находится фонтан в виде розы, шли по главной аллее, в конце которой, за воротами, виднелся сквозь голые кроны вишнёвых деревьев дом номер семнадцать по Черри-Три Лейн.
— Надо же, переходишь дорогу — и пожалуйста, парк, — сказал я. — Какое прекрасное место, чтобы поселиться здесь с детьми.