Джон Мэнсфилд усмехнулся.
— Дело в том, что я вбил себе в голову, что Уин, — это потом мы стали звать её Уин, тогда она была Венди, — возвратится так же, как ушла: через открытое на ночь окно детской. Поэтому тайком от мамы каждую ночь вставал и поднимал раму. И вот, однажды утром меня разбудил странный звук: словно что-то ударилось о подоконник. Я приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что за его угол зацеплена петля, от которой наружу тянется верёвка. Через несколько секунд в окно влез человек, потом перегнулся и поднял в комнату мою сестру. Она спала, лежа в верёвочной сетке. Человек осторожно положил Уин на кровать, укрыл одеялом, бережно поцеловал в лоб и спустился по верёвке обратно на улицу. Когда он дёрнул снизу, узел сам собой развязался, и верёвка упала к его ногам.
— Вы его хорошо рассмотрели?
— Я запомнил его на всю жизнь, мистер Пуаро. Высокий, очень бледный, с длинными чёрными волосами и голубыми, как незабудки, глазами.
— В красном кафтане, расшитом золотом? — спросил Пуаро.
Джон Мэнсфилд кивнул.
— Подождите! — воскликнул я. — Но ведь это же капитан Джес Мартлет!
— Мой друг Гастингс — ваш преданный поклонник, — пояснил Пуаро.
— Он прав, — отозвался Джон Мэнсфилд. — Именно тогда я впервые увидел капитана Мартлета по прозвищу Стальной Крюк. Наверное, все мои книги родом из того утра.
— Как и ваше nom de plume?
Джон Мэнсфилд снова кивнул и рассмеялся.
— Согласитесь, писать книги о пиратах под фамилией Дарлинг было бы глупо. Но как вы догадались?
— Инициалы на напёрстке, — пояснил Пуаро. — М. Р.Д. Вашу мать звали Мэри Роуз, напёрсток ей подарили к свадьбе, то есть, на Д. начинается фамилия вашего отца и ваша. И потом, Эдвард Мансвельт, предводитель Берегового Братства.
— Всё верно, — кивнул Джон Мэнсфилд.
У калитки мы простились.
Пуаро ещё раз оглянулся на дом номер семнадцать по Черри-Три Лейн и вдруг, улыбнувшись, почтительно поклонился.
Я обернулся.
У окна детской, слабо подсвеченного ночником, стояла Мэри Поппинс. Высокая, прямая, с гордо поднятой темноволосой головой и морской звездой, блестевшей под горлом. Увидев поклон Пуаро, Мэри Поппинс подняла руку и махнула нам на прощанье. Мне показалось, что её длинные суховатые пальцы коснулись моего лба, и почему-то я ощутил безмерную печаль.
В молчании мы с Пуаро дошли до угла Черри-Три Лейн.
— Знаете, mon ami, — тихо произнёс Пуаро, — я бы очень хотел, чтобы monsieur Берт написал для меня портрет mademoiselle Мари. Мне кажется, он сумеет передать, насколько она удивительна, эта… эта…
Пуаро запнулся.
— Эта женщина? — подсказал я.
— Дама, Гастингс. Наша дама, — с улыбкой ответил Пуаро.