Потом привык. Едва рассветёт — сразу же вылезает из своего тайника и так забавно — прыг-прыг — бочком, бочком — и уже на дощечке, где насыпано пшено и блюдечко с водой стоит.
Поест, воды попьёт и давай разгуливать по всей комнате.
Я радовался, что воробышек поправляется, а ночью мне часто снилось, что он уже летает. И вдруг против воробышка выступила мама. Как-то утром, в выходной день, когда и папа был дома, она убирала комнату и очень сердилась.
— Тьфу, куда ни глянь — всюду твой воробей наследил. Вот возьму и вышвырну его во двор.
— Во дворе же холодно, мороз. Он сразу пропадёт, — испуганно возразил я.
— А до каких пор я буду терпеть от паршивой птахи! — ещё сильнее сердилась мама. — Не успеваешь убирать после него. Весь пол заследил. Выброшу его — и всё.
Я уже представил, как больной воробышек замерзает на снегу, и из глаз моих сами закапали слёзы.
Папа увидел это и вступился за воробышка:
— Ты уж потерпи, пока у него крыло срастётся. Мы же решили его вылечить, значит, надо довести дело до конца.
— А кто говорит, что его сейчас надо выбросить? — сказала мама. — Конечно, когда крыло заживёт.
Я понял, что мама только грозит, и успокоился. Но с тех пор всё же следил за воробышком, не давал ему разгуливать по всей комнате.
Васькино злодейство
У нас есть кот Васька. Летом он был ещё маленьким котёнком, а теперь уже похож на настоящего кота. Он всё время или в чулане мышей ловит, или спит в кухне возле тёплой плиты. В комнату заходит редко.
Но один раз он выкинул такую пакость, что я до сих пор его терпеть не могу.
Я стоял на коленях перед стулом и ножницами вырезал из бумаги домик, в котором, может быть, привыкнет жить мой воробышек. А воробышек в это время прыгал по комнате. Прыгнет, клюнет что-то на полу и весело так:
— Жив-жив! Жив-жив!
Радуется, что живой и что крылышко у него срастается.
Тут, откуда ни возьмись, Васька появился. Сел на пороге и смотрит. Потом прилёг, бьёт хвостом по полу, а глаза так и горят. Я думал, он просто поглядит на воробышка, да и уйдёт. А он сидел-сидел и вдруг ка-ак кинется на воробышка! Тот, не будь дурак, расставил крылья, нахохлился и как клюнет кота в нос.
Васька подскочил, мотнул головой и снова к воробышку. Раз! — и схватил его прямо под крылышки.
— Васька! Васька, отпусти! — изо всех сил закричал я и бросился спасать воробышка.
Кот — в кухню, я — за ним, он — под стол, я его — за хвост.
— Мя-а-ав! — заверещал кот, выпустил воробья и лапой меня по руке — кровь так и брызнула.
Но я не испугался, схватил его за ухо и давай ругать. — Что ж ты, — говорю, — наделал? Мало тебе мышей, ты ещё и воробышка хотел съесть? Ах ты, бессовестный!
А Васька сидит да облизывается. Тогда я наподдал ему и выгнал на мороз.
— Чтоб ноги твоей в хате не было! — сказал я ему.
Вернулся в комнату, посмотрел на воробышка и заплакал. Лежит, бедняга, на боку, не шевелится, только клюв раскрыл и дышит часто-часто.
«Умрёт», — подумал я и заревел уже на весь дом.
Мама что-то во дворе делала. Вошла, спрашивает, что случилось, а я никак рассказать не могу.
— Во… во… робышек. Васька задушил.
— Ну, не плачь, — говорит мама. — Воробей твой всё равно не выжил бы. Крыло у него так и не срослось. А что же это за птица, если она не летает?
А мне ещё больше жаль воробышка.
Тут пришёл с работы папа. Взял воробышка в руки, ощупал его всего, точно доктор, напоил водой, постелил ему в уголке старую шерстяную варежку и говорит мне:
— Не плачь, выживет твой воробышек. Васька только чуть придушил его, а косточки все целы.
Воробышек летает
Постепенно воробышек стал поправляться. А через несколько дней он, как и раньше, бочком прыгал по комнате и ликовал:
— Жив-жив! Жив-жив!
Я теперь всё время следил за Васькой, а вечером сам затворял двери в комнату.
Воробышек веселел с каждым днём. Он уже не был таким нахохленным, как раньше. Перья лежали на нём гладко, даже поблёскивали.
И вот однажды, смотрю, воробышек мой поел, попил, потом — порх! — и взлетел на стул.
— Мама! Мама! — закричал я и стал танцевать.
Мама с крынкой в руках встревоженно выглянула из кухни.
— Смотри, мама, он сам на стул взлетел!
— Вот и хорошо. Значит, скоро мы сможем его выпустить.
— Ну же, воробьюшка, полетай. Ну, ещё! — просил я.
А он поглядывал во все стороны, точно сомневался, сможет ли ещё раз взлететь. Но вот, видимо, отважился.
— Жив-жив! — вспорхнул — и к окну. Но не долетел, ударился о подоконник и упал на пол. Это напугало меня.