– Я… – предсказатель взглянул на собственные руки, как наяву чувствуя переплетение их с Мирабель пальцев, – Я не знаю.
– Ну что значит «не знаю»? – Агустин стукнул кулаком по песку, – Либо «да», либо «нет».
– Да.
– Что «да»?
– Люблю, но… не уверен, что так, как… должен любить.
– Бо-о-оже-е-е, – муж Джульетты закрыл глаза ладонями, – Как же с тобой сложно!
– Мне и самому с собой сложно, – невесело усмехнулся Бруно, не ожидая, что его собеседник сейчас вскочит, вцепившись ему в плечи:
– А погнали гадать! Ты же у нас предсказатель! Ну дава-а-ай, разочек! Я ничего-ничего не скажу, обещаю!
– Ладно, будь по-твоему. Что будем спрашивать?
– А давай про ту тварь, которая шарится по Касите?
Бруно знал, что нельзя соглашаться на такое: продвинутый транс истощал его, в данном случае организовав предсказателю провалы в памяти.
Последнее, что помнил Бруно за этот вечер – пламенный монолог Агустина, уверявшего Джульетту, что он ещё «трезв как стёклышко» и искренне недоумевающего, почему ему не разрешают взять в комнату нового друга: увесистый горшок с кактусом.
Проводив собутыльника, сам предсказатель отдал команду ногам и случилось чудо: они доволокли его до бункера, после чего Бруно забылся сном без сновидений.
========== Глава 15 ==========
Разбудило предсказателя ни с чем не сравнимое ощущение того, что его лодыжки являются барьером для молодых крыс, играющих в салочки.
Бруно разлепил глаза, и, увидев плотную зелёную ткань, никак не мог понять, в какой позе заснул. Оказалось, у него попросту не хватило сил влезть на гамак полностью, так что предсказатель ограничился тем, что уложил голову и одну руку, оставшись сидеть на коленях на полу.
Поднятая голова по ощущениям казалась близка к пушечному ядру, а затем и начала болеть: похмелье. Коленные чашечки, тоже оказавшиеся не в восторге от этой покаянно-пьяной позы, противно щёлкнули. Дыхание отдавало кислятиной.
– Дал я вчера маху, да? – неизвестно зачем спросил у крыс Бруно, садясь поудобнее и надеясь, что головная боль чуть поумерит свой пыл. Крысы, заинтересовавшись сменой его положения в пространстве, с радостью взобрались на колени и плечи предсказателя. Одна легонько ущипнула зубами в руку: приглашала поиграть. Бруно легонько пощекотал серое брюшко, а затем поводил рукой по кругу, пока крысу не сбила ещё одна её товарка, решившая принять участие в весёлой возне. Иногда такие догонялки его подопечных заканчивались спариванием: будучи весьма жизнерадостными существами, крысы зачинали в по-настоящему счастливые моменты. Жаль, что люди испокон веков считают их ужасными тварями, которые только и могут, что всё портить.
Хватит рассиживаться. Бруно подогнул под себя ноги, вставая. Боль, поселившаяся в висках, было вполне терпимой.
О, Боже. Что стало с посудой в печи? Что они вчера воротили с Агустином? Так, момент-момент. Вот они гадают, вот Джульетта, укоризненно качающая головой, вот Агустин серьёзно говорит о жизни с кактусом, а потом выходит Алма, интересуясь, пойдут они спать или нет, а Бруно орёт ей «Не поймаешь!».
– Madre de Dios, – предсказатель потёр изрядно отросшую щетину на подбородке, – Кто же так пьёт-то?
На глаза попались часы. Ответа на вопрос об умеренности потребления спиртного они не дали, зато подсказали время: 4 утра. Вот это хорошо, значит, у Бруно оставалось ещё пару часов доделать тарелки, а потом позволить родне распять его за испорченный сон и за любое другое прегрешение на их выбор.
Прегрешение.
Вчера он облёк в слова то, что чувствует. Любовь. Он любит Мирабель. Вроде ничего удивительного, но совсем недавно эти чувства стали разительно отличаться от того, что положено испытывать к родной племяннице.
Он остановился у выхода из бункера, вдыхая сухой воздух. По утрам в комнате бывало прохладно, но внутри предсказателя разрасталось нечто новое, от которого становилось жарко. Перед этой ситуацией Бруно чувствовал себя столь же беспомощно, как если бы перед ним поставили задачу поместить росток обратно в семечко, из которого тот взошёл. Отрезать? Убить? Но как? И что останется у него, ведь, положа руку на сердце, эти чувства были самым дорогим из того, что у него было.
Погружённый в мрачные мысли, Бруно спустился вниз, не лелея особых надежд на целостность посуды. И – о, чудо! – его ждал приятный сюрприз. Тарелки уцелели, как и кружка Антонио. А ваза?..
– Ай-яй-яй, – Бруно взял предмет так бережно, будто ему доверили разбитого параличом ребёнка. В целом всё было хорошо, только по корпусу от горлышка до дна пробежала тончайшая трещина. Запекать в костре нельзя – лопнет. А ведь эта ваза…
Предсказатель поднёс керамику к лицу, прижимаясь к изгибу носом. Тот момент был… волшебным. Волшебнее всех даров семьи Мадригаль. И теперь по всему этому чуду прошёл разлом – кажется, что незначительный, но не ровен час, и всё расколется.
– Дядя Бруно.
– Мира? – он стремительно обернулся, – Ты чего так рано встала? Что-то случилось?
– Все спят, а мне просто необходимо с кем-то поделиться. И я решила, что ты тоже не спишь, – она шустро преодолела разделяющее их пространство и затормозила, увидев вазу, – Это наша? Какая красивая!
– Увы, – Бруно повернул изделие боком, показывая трещину. Мирабель подняла на него глаза и нежно улыбнулась:
– Но ведь это ерунда.
– Её ещё нужно запечь на костре, но, скорее всего, ваза лопнет. Очень высокая температура.
– «Скорее всего». Ты не сказал просто «лопнет», а значит, есть шанс.
– Мира, это всего лишь…
– Пожалуйста, – девушка коснулась его запястья, – Можем ли мы хотя бы попробовать?
Предсказатель замер. Надежда в её глазах… Будто это было не о вазе, а о них самих.
– Так и… что ты хотела рассказать? – ушёл от ответа он, располагая посуду и разжигая костёр
– Да… точно, – Мирабель была несколько обескуражена его реакцией, но подождав, пока дядя расположится на песке, села рядом, – Сегодня мне приснился сон. Очень необычный. Да какой там: я в жизни ничего подобного не видела!
– Расскажи, – Бруно удивился жару, с которым она это говорила.
– Я затем и пришла!.. В общем, – Мирабель уставилась на разгорающиеся язычки пламени, будто читая в них никому не ведомый сценарий, – Я спала. Дремала, должно быть, на спине. И мне показалось, что моя душа… отрывается от тела и взлетает вверх, но невысоко. И… словно помещается в комнату. Там было темновато, но виднелось округлые окошко, и я подошла к нему. Поначалу ничего не происходило, а потом мои руки… – она запнулась, глядя на пальцы, – Я смотрела через то окошко и видела звериные лапы. Сильные лапы с когтями. Я изменялась. Вся. С ног до головы. Будто моя душа… растягивалась по звериной мерке. У меня даже хвост был, представляешь? И… и я чувствовала, как на мне растёт шерсть и то, что мои уши стали слышать более чутко, а глаза… Было темно, но я видела словно днём. И я была такая сильная! И я побежала! Ночь оглушила меня звуками и запахами!
Бруно хотел попросить её говорить потише, но к своему удивлению понял, что эта странная история сводит похмелье на нет.
– Я бежала по деревьям, по крышам, прыгала и кувыркалась, совершала огромные скачки, от которых захватывало дух! – Мирабель жестикулировала так активно, что у неё на щеках проступил лихорадочный румянец, – Я добежала до границы с лесом, спрыгнула на землю и направилась к ущелью. Мне было страшно, но между тем сильно хотелось узнать, что там за горами.
– И… – заметив, что она замолчала, подбодрил девушку Бруно, – Что там было?
– Река. Лес. Я шла по течению, долго, – карие глаза Мирабель смотрели куда-то в пространство, – Обошла какое-то маленькое селение, в которое меня манил запах горьких трав, и побежала дальше, очень и очень быстро. Лес исчез – и я увидела огни, – девушка испуганно вздрогнула, будто переживая этот момент заново, – Это был город, но не Энканто. Огромный город! Невероятный город со множеством людей! Я наблюдала за ним с холма, сидя на ветке дерева, а потом развернулась и ушла домой тем же путём, – рассказчица перевела дух и опустила голову, будто выдохлась быть рассказчиком, – Это всё.