***
Больше поведения невесты на свадьбе и причудливого танца младшей внучки Алму коробило только одно: необходимость идти на поклон.
Не сказать, чтобы Силвио Лопес был упрям и высокомерен: нет, вовсе нет. Но подобные люди настораживали абуэлу. Хотя бы потому, что сеньор Лопес был индеец, уже не сказать, что из чистокровных и некрещёных, но кое-какая дикость в нём всё же сохранилась.
Этот человек с костистым лицом и собранными в хвост длинными седыми волосами на первых порах помогал семье Мадригаль толковать предсказания пятилетнего Бруно, пока таблички не обзавелись полноценными изображениями людей и животных. И сейчас пора было снова спросить о символе, не дававшим Алме покоя.
– У вас растёт заклинательница духов, прекрасная, как лунная богиня, – произнёс Силвио Лопес, заметил главу дома Мадригаль, – Я видел мужчин, в глазах которых плескался неутолённый голод при виде её танца.
Абуэла мигом вспомнила, почему испытывает неприязнь к этому человеку:
– Постыдился бы, всё же носишь крест.
– Крест не мешает мне видеть поистине прекрасные вещи, – индеец показал вверх, на полосу поступившего Млечного пути, – Ты обеспокоена. Что случилось? Бруно снова предсказывает на нашем языке?
– Очень смешно, – пробурчала Алма, садясь рядом. И когда он только забудет? Старшая сестра Силвио, ныне покойная Виситасьон, в своё время помогала молодой матери заботиться о троице шалопаев. Особенно к индейской няньке прикипел Бруно, должно быть, из-за её необычного выговора. Алма не сразу заметила, что Виситасьон подучила мальчика изъясняться на родном для неё языке муиска. И всё бы ничего, но, как оказалось, в голове Бруно возникла путаница, и первые гадания были настолько пространными, что разбирать их приходилось совместно с двумя индейцами, которые лишь посмеивались, заявляя, что истинный шаман говорит загадками.
И вот опять…
– Ты знаешь, что на языке символов значат два треугольника, касающиеся вершинами? – решила не ходить вокруг да около Алма.
– Занятный вопрос, учитывая, что точно такими же украшено пончо твоего сына.
– Силвио, не дури. Это не песочные часы, я сердцем чую.
– А, ну что ж, – он призадумался, доставая из кармана потрёпанный блокнот и огрызок карандаша, – Нарисуешь?
Абуэла одним росчерком вывела нужный символ:
– Вот такие треугольники. Как на пончо, но при этом не совсем.
Силвио хмыкнул:
– Много значений. Это лунный символ. Жизнь и смерть, умирание и возрождение. Посередине – переход, как новолуние, например. А где располагался символ?
– Между двумя фигурками.
Индеец расплылся в улыбке:
– Мужчина и женщина?
– Да.
– Ну тогда это… – он прищурился, ожидая, что отразится на лице его собеседницы, – Слияние начал. Плотская любовь. Не будь ты такой ханжой, я бы сказал, что это секс. Но ты ханжа, так что… Куда ты?
Алма резко встала из-за стола, пронзая взглядом толпу с видом выслеживающего добычу кондора. Ребекка Делано сидела одна, как ни в чём ни бывало потягивая вино.
Так, без паники, эти двое должны где-то быть! Они не убежали и не спрятались! Они же договорились, что не будут! Они не посмеют!!
Долорес. Да, их договор уже не имеет силы, но она же должна понимать, насколько это важно!
Звезда вечера сидела на отведённом ей месте с отсутствующим выражением лица. Мариано отошёл чуть поодаль, беседуя с гостями.
– Долли, – Алма сделала моющий жест руками, – Мне нужна твоя помощь.
– С Бруно и Мирабель? – спокойно спросила молодая женщина, не поворачивая к ней головы.
– Ты знаешь, где они?
– Да. Прямо сейчас слушаю. Очень увлекательно.
Чтобы не упасть, главе семейства пришлось облокотиться на стол:
– Где они?!
– А что, мы сегодня обойдёмся без шантажа? – тон Долорес остался ровным.
– Долли, пожалуйста, – Алма внезапно поняла, что её давление породило чудовище, – Скажи мне, где они!
– С ними ты возилась больше, чем со мной, – в голосе новобрачной послышалась горечь, – Посмотрим, что ты сотворишь с ними, если они опозорят семью почище моего.
– Просто скажи, где…
– Тебе их жалко? – Долорес невесело усмехнулась, – Не переживай, они счастливы. А какая выдержка – мученики бы обзавидовались, не то что у меня. Всё никак не дождусь развития событий.
– Прекрати немедленно! – яростно зашептал Алма, увидев, что к ним повернулась пора гостей, – Мы обязаны их остановить, они не знают, что творят!
– Хорошо. Я скажу.
– Так говори!
В глазах Долорес появилось что-то, чего её бабушка не замечала до сих пор: ненависть. Шантаж вернулся, став при этом гораздо страшнее:
– Скажу, если позовёшь всю семью.
– Ты не посмеешь…
– Тогда выбирай, – карие глаза казались невероятно холодными, – Либо спугнём, либо пусть не я буду главной грешницей этого дома.
– В тебе говорит обида, остановись, ты…
Долорес отвернулась:
– Время пошло.
Никто не увидел, как заиграли её желваки. Но не от злости, а от сдерживаемых слёз.
Долорес осознавала, что делает.
Но уже была не в силах остановиться.
========== Глава 44 ==========
– Всё. Всё-всё-всё, – Бруно предпринял, должно быть, уже десятую попытку остановить племянницу, и теперь в очередной раз обхватил её разрумянившееся лицо.
Каждый перерыв в столь диковинной схватке со страстью приводил к неожиданным открытиям: то к коротким сорванным, то к долгим французским поцелуям, от которых у обоих тяжелела голова, и мир вокруг переставал существовать.
– Всё? – уточнила Мирабель, лукаво щурясь. Бруно сглотнул: пару минут назад эта чертовка куснула его за нос, вызвав на очередной раунд.
– Мне… тяжело держаться, – отвёл глаза предсказатель.
– Ты поэтому ко мне не прижимаешься?
Он кивнул, краснея.
– Всё в порядке, – она ласково подправила увитые серебристыми нитями кудри.
– Мне стыдно.
– И напрасно, – Мирабель повернула его голову к себе, заглядывая в глаза, – Ведь я люблю тебя.
Сердце Бруно пропустило удар. За всё это время, что они были здесь, целуясь и лаская друг друга, как выжившие из ума, они ни разу не сказали этих слов.
– А ты меня?
Её голос. Неужели в человеке может быть столько нежности? А у него, Бруно, даже нет слов, чтобы это выразить, кроме банальностей, которые люди произносят из века в век.
– И я тебя.
– И ты меня?
– И я тебя.
Свеча в лампе фыркнула чихнувшим крысёнком. Фитиль догорел, и воцарился мрак. Бруно попросил дар проявиться, и зеленоватый отблеск глаз осветил лицо лучшей из родившихся на свет:
– Я люблю тебя mi locura. Te amo.
– Te adoro, – она снова притянула его лицо к себе, потираясь лбом об лоб. Страсть ушла, сменившись на ровное пламя.
И именно теперь дверь в кладовую с грохотом открылась.
Будь их чувства поверхностны, Бруно и Мирабель бы с ужасом отпрянули друг от друга, но теперь первой их реакцией стали крепкие объятия.
С широко раскрытыми глазами дядя и его племянница, словно два загнанных диких зверя, смотрели на возникших на пороге членов семьи.
– Сюрприз, как и обещала, – произнесла среди гробовой тишины Долорес.
– Зайди мне за спину, милая, – негромко попросил Бруно, чувствуя, как сильно колотится сердце Мирабель. Позади толпы Мадригалей подтягивались любопытные.
– Нет… нет! – девушка вцепилась в его жилетку, и предсказателю пришлось мягко отцеплять судорожно сжатые пальцы:
– Не бойся. Я обещал, что защищу тебя. Назад.
Загородив Мирабель спиной, он выпрямился и расправил плечи, ожидая вердикта.
– Иди сюда, – негромко скомандовала Алма, – Живо.
– Обещай не трогать Мирабель.
– Бруно, живо сю…
– Обещай.
– Ты что наде… Что ты… – голос Джульетты беспомощно сорвался в самом начале.
– Ничего! Ничего-ничего-ничего! – замотала головой Мирабель, – Не трогайте его!