— Уходите! — крикнула я и, когда повернулась, нечаянно наткнулась на какую-то женщину.
— Смотреть надо! — рассердилась она.
— Извините, тётя, — проговорила я, сконфуженная, и улыбнулась ей.
— Посмотрите! Ещё смеётся!.. Меня чуть не убила, а сама смеётся!
— Что случилось, тётя? — спросил взрослый парень, спрыгивая с подножки трамвая.
— А тебе какое дело? — напустилась она на него. — Ты что не в свои дела лезешь? Что за дерзкие дети растут! Никакого уважения к старшим!
— Тётя! Зачем начинаешь раньше времени войну, она и без тебя скоро начнётся.
…Дверь моего дома была закрыта. Потухшая печь смотрела на меня, как чёрное чудовище. Я сняла калоши, повесила пальто и встала у стенки. У меня было такое чувство, будто в душу мне кто-то льёт холодную воду, дует на меня холодным ветром. Если б кто-нибудь встретил меня дома, не было бы так тяжело. Как тоскливо без бабушки. Подошла к её комоду. Наверное, мне захотелось почувствовать запах её одежды и аромат айвы, которую она клала в одежду.
Я долго бродила по двум крохотным комнатам. Мне было тяжело. А на дворе был холод, дул страшный ветер. Я растопила печку. Ветер сквозь трубу подул в печку, и языки пламени выскочили из дырочек, вышел из печи и дым; потом, будто печь всё вдохнула в себя обратно, дым исчез, опять подул ветер и окутал в пламени сырые дрова. Стало тепло. Потеплело и на душе.
В никелированном чайнике зашумела вода, и из носика вырвался пар.
Бабушка любила горячий чай с лимоном. Пила она с сахаром вприкуску, медленно, из большой выцветшей чашки.
Я открыла шкаф. С полки взяла её чашку. Блюдце было треснуто посередине, чашка была винного цвета, и на ней были нарисованы большие черешни. В том месте, где прикасались губы, узор — бант и на нём славянские буквы — стёрся. В одном месте фарфор потускнел, наверное, от старости. Мама нарочно не чистила его.
В чашку я налила такой тёмный чай, какой любила бабушка, и стала пить так же медленно, как она. И думала, почему всё чаще стали говорить о войне. Неужели она действительно может начаться?
В дверях кто-то снял калоши и вошёл.
— Ну и погода! Ты дома? — удивился отец.
Я встала и кивнула головой.
— Почему ты пьёшь только чай? Что, нечего есть, что ли?
— Я не хочу… Папа, тебя просят прийти в школу, — сказала я тихо.
Папа увидел старую чашку у меня в руках и, как всегда, ничего не сказал, только вздохнул.
— В школу? Зачем? Ты натворила что-нибудь?
Его никогда раньше в школу не вызывали, и поэтому мои слова так удивили его.
— Не знаю, придёшь — объяснят, — пожала я плечами.
— Тогда я пойду сейчас же. — Он положил озабоченно на стол провизию, купленную на базаре, и сказал: — Налей-ка и мне чайку, выпью и пойду.
Мне не хотелось, чтобы он уходил. Оставаться одной было тяжело. Вообще не люблю, когда кто-нибудь уходит из дому, тем более сейчас мне было неспокойно.
На другой день я подошла к двери класса, когда урок уже начался.
Мальчишки и девчонки, увидев меня, подняли шум.
Учительница сказала:
— Заходи, маленькая разбойница, заходи!
У нашей учительницы была странная фамилия — Хатискаци[8]. Смотрела я на эту умную, добрую женщину и старалась понять — почему она Хатискаци. (Если б была жива бабушка, она бы рассказала что-нибудь об этой фамилии.)
Следом за мной в класс тотчас же вошла учительница Тамара. В руках она держала завёрнутые в бумагу тетради.
— Извини, дорогая, — обратилась она к учительнице. — Школа наградила моих учеников. Если я не раздам их сейчас… каникулы на носу, сама понимаешь?
Тетради она положила на стол и раскрыла бумагу.
Учительница Хатискаци кивнула головой, показывая этим, что ничего, мол, давай, мол, награждай…
— Дети, — торжественно произнесла, словно пропела, учительница Тамара, — школа вас наградила этими красивыми тетрадями. В следующей четверти вы должны учиться ещё лучше. Я надеюсь, вы не подведёте меня… и себя…
Улыбаясь, учительница Тамара стала раздавать тетради по списку. Я не надеялась, что меня тоже наградят. Я не знала, куда девать руки, потом спрятала за спиной и опустила голову.
Тина толкнула меня.
— Не слышишь? Тебя вызывают! — засмеялась она обрадованно.
— Иди, Джанико! Что же ты?.. — позвала меня учительница Тамара. — Это твоя награда!
Я вышла из-за парты чуть дыша. Взяв тетрадь, я почувствовала, что слёзы у меня навернулись на глазах.
На тетради золотыми буквами было написано: «За отличную учёбу и поведение».
— Если б у неё было плохое поведение, то она не стала бы плакать, — успокоила учительница зашумевших ребят. — Это ты от радости?