— Посмотри… Не нравится, да?
— Ты очень хорошо танцуешь, — уверила я её.
— Тогда скажи, чтобы опять заиграли.
— Они не услышат меня. Когда сыграют ещё, тогда и потанцуем.
— Ты всё обещаешь и не танцуешь. Всё же, кто это?
— Это радио, Намцеца. Радиостанция в Тбилиси. Оттуда передают музыку, а мы здесь слышим.
— Знаешь, что я тебе скажу… Я думала, ты хорошая девочка, а ты вот какая? Ты свои собственные уши обмани, поняла?! — рассердилась Намцеца, махнула на меня рукой и спустилась по лестнице. Когда подошла к железному забору, крикнула мне:
— Ты свои собственные уши обмани, поняла?! — и убежала.
В комнату в сопровождении матери вошла сторожиха, чуть позже явился и отец. Видимо, соседка уже услышала о том, что в нашем доме появилось радио, поэтому она вошла в комнату боязливо. Радио заговорило, и тётушка изумлённо уставилась на чёрную тарелку.
С тех пор прошло много времени. Чёрная тарелка бережно хранилась в семье, она продолжала честно служить нам.
В конце учебного года школа премировала лучших учеников поездкой в Москву. В этот список была включена и я. Когда я узнала об этом, мне стало так радостно! Казалось, что теперь всегда, всю жизнь, у меня будет такое настроение. Ещё бы! Москву, которую я только слышала по радио, я скоро увижу своими глазами!.. И Красную площадь! И Кремль! И Мавзолей Ленина! И Сельскохозяйственную выставку! И грузинский павильон на этой выставке! И Третьяковскую галерею!.. И памятник Пушкину!
Я собирала чемодан, когда в комнату вошёл сияющий Котэ.
— У меня для тебя есть сюрприз, — сказал он, многозначительно улыбаясь. — Я хоть и вышел из пионерского возраста, но в институте тоже отличник, а во-вторых, я уже был в Москве и знаю её как пять своих пальцев. Я вам покажу Москву лучше всякого экскурсовода, а в-третьих, папа мне дал денег на покупку самого хорошего радиоприёмника, который мы вместе с тобой и купим в столице нашей Родины!
— Ура! — крикнула я, продолжая собирать чемодан.
Мы должны были выехать через два дня.
Воскресным утром говорящая тарелка передавала на грузинском языке новости, но я её не очень-то внимательно слушала — мыслями своими я уже была в Москве. Внезапно радио замолчало. Я не обратила на это особого внимания, у нас иногда так бывало: постарела наша чёрная тарелка. Вдруг диктор сказал по-русски:
«Работают все радиостанции Советского Союза!..»
Диктор повторил это несколько раз.
«Слушайте выступление Народного комиссара иностранных дел товарища Молотова!..»
Котэ стоял перед динамиком бледный и какой-то сразу повзрослевший.
— Что это? — спросила я.
Котэ тихо сказал:
— Это… война!..
Я прижала руки к вискам и посмотрела на настенный отрывной календарь.
На календаре было 22 июня 1941 года.
— Какая война?.. Что это значит? — Я до боли сжала виски ладонями.
Котэ сделал два шага ко мне, словно заслоняя меня от чего-то, и сказал, обнимая за плечи:
— Какая война? Жестокая… С фашизмом… До победы. А значит это, что кончилось твоё детство.
