- А ещё лучше - деньги. Так толпа понимает быстрее всего. Если бы я играла реже, если б не десять титулов с международных конкурсов, если бы не внешность фотомодели, то мне одним лишь смычком не проковырять в современных душах ни единой дырочки.
- Ты, видимо, универсальный символ?
- Да, милый, скоростью ломается не только время. И всё пространство трещит, и все его молекулы разлетаются от гибельных рук скорости, и даже птицы вымирают. Знаешь, сколько видов птиц погибло?.. Я обязана быть универсальной. Я как символ, понимаемый всеми вне зависимости от условий.
- Да... А ведь в институте меня это радовало. Мы по истории философии проходили, что универсальный - единственный тип символов, "в которых связь между символом и тем, что он символизирует, не случайна, а внутренне присуща самому символу".*
- Это хорошо в институте, но очень плохо в поезде, который уносит нас в гроб.
- Зачем ты говоришь афоризмами? Это очень опасно. Побудь ещё женщиной!
---------------------------------------------------------------------------------
* Э. Фромм. Душа человека. М., "Республика", 1992, с. 188
---------------------------------------------------------------------------------
- Как ещё? Мне касаться тебя уже больно. Людям любящим всегда плохо.
- Правда? Разлюби меня.
- Уже лучше! Совсем хорошо.
- Универсальный символ, раздвинь пошире ножки, я буду рассматривать тебя. Пробираться, прощупывать, перебирать, комментировать, хочешь?
- Встань на колени. На полу. Я повернусь к тебе глазами, а спиной упрусь в стену купе. Я хочу выглядеть как можно противнее, распахнутой до омерзения, распаханной, как неаккуратная грядка, чтобы тебе потом всю жизнь по ночам мерещилось это заполошное зрелище. А когда я раскину ноги, ты ещё представь, что у меня в руках скрипка и я играю что-нибудь сентиментальное. Марш Мендельсона, к примеру...
- Можешь взять трубу или контрабас. Я не восприимчив к постмодернизму, и у нас нет времени на церемонии. Мы можем успеть и сделать только самое главное, то есть всё самое необходимое.
- А ноги - необходимое?
- Мне надо самому проверить: сколько неловкости нам надо для устранения этой дикой, невероятной близости. Мы с тобой уже никогда не погуляем под какой-нибудь луной в ромашках и соловьях. Какая умница эта наша великая классическая литература, что всё уже пережила и описала! У нашего поколения уже нет на это времени. Дай Бог хоть дотянуться на миг до другого человека, хоть успеть коснуться перед смертью. Мы жертвы массовой культуры...
- Почему ты так грустен? Возьми мои ноги... А я возьму контрабас... Это не очень массово. Довольно элитарное искусство поспешности. В смысле, у нас. То есть - мы сами. Нам этот поезд дарит определённый отрезок. Он определён.
- Да, как говорили наши бабушки: купили отрез на платье. И ещё: кусок материи.
- А дедушки ходили в пыльниках.
- Это прадедушки. А дедушки уже терзались в нейлоновых рубашках.
- И всё это кончилось.
- Мы тоже кончимся, поэтому давай сюда ноги и всё остальное.
- Вот, пожалуйста.
- Спасибо.
- Не за что.
- Да уж. Лохматая. Не ходишь в салоны?
- Я работаю скрипачкой. Забыл? Я по другой части.
- Лучше б ты работала уборщицей.
- Уборщицы тоже ходят замуж и пользуются поездами дальнего следования. Реже, чем скрипачки, но бывает.
- Уборщицы часто бывают замужем... Слушай, что это за дебри такие? У тебя есть бритва?
- Что? Сейчас? Здесь?
- Да. Здесь и сейчас.
- А как же...
- Ты боишься мужа?
- Ну...
- Ты же любишь меня. Муж обойдётся. Мы с тобой не можем жить друг без друга, поэтому я сейчас же тебя тут побрею. Посиди так, я за водой сбегаю.
- Куда?!
- К проводнику.
- Он спит. Лучше в туалет. Возьми мою косметичку, она водонепроницаемая. Набери в неё тёплой воды, пожалуйста.
- А если вода будет холодная, ты выйдешь завтра замуж? Не опускай ноги! Говори! Если в кране будет только холодная вода, с кем ты будешь жить?
- Послушай, милый мой, я никогда не брилась... там. Может быть раздражение.
- У меня по всей душе от тебя такое раздражение, словно с неё всё тело сбрили. Я скажу своей невесте, что заболел и не могу на ней жениться.
- Чем заболел?
- Ну не знаю... спидом, например. Вряд ли этого недостаточно для разрыва помолвки.
- А вдруг ты ей любой нужен? С чумой, проказой, холерой?.. Ты же говорил, она у тебя люкс. Она тебя любит?
- Вчера по телефону она ни одного слова кроме "люблю" не сказала ни разу.
- Мой тоже.
- Не опускай, пожалуйста, ножки, ну пожалуйста, я только немножко побрею... мне безразличны чувства... наших наречённых. Я сейчас!
- Пойдём вместе.
- Женщина не может ходить по вагону с поднятыми ногами.
- Никогда не поздно учиться.
- Я быстро!
- Ой, уже светает, смотри! Скоро пойдут болота... Нас ждёт город Святого Петра...
- Сиди. Я вспомнил: у меня в чемодане есть литровка пива. Давай с пивом?
- Давай. А пену куда?
- В твою косметичку. Поехали.
- Н-да. Ой, холодно!
- А ещё что?
- Страшно. Приятно. Стыдно. Ой...
- Ну вот, я всё сбрил. Там и было-то...
- Ты ж сказал, что лохматая.
- Я нарочно. Давай сполосну... Всё. Ложись. Я возьму твою косметичку с собой. Тюбики-флакончики могут и безоболочно в сумке поваляться.
- Конечно...
- У тебя лицо сияет...
- Конечно...
- Давай теперь вот так попробуем.
- Конечно.
- Ты моя.
- Конечно.
- Навсегда! Запомнила?
- И пока любовь не разлучит нас...
- Что ты сказала?!
- Так, привиделось. Спи, родной.
- Час остался.
- Хорошо.
- Отлично. Я не вижу тебя его женой.
- Я тоже.
- Стучат в дверь.
- Проводник поднимает народ. Умываться пойдём?
- Нет, некогда. Давай ещё раз...
- Я не смогу остановиться.
- Нам и не надо останавливаться. Мы соединимся и так выйдем из вагона. Не забудь свой контрабас.
- Такого концерта я ещё не давала.
- Молчи. Всё, тихо, я люблю.
И ПОСТФАКТУМ
Через месяц в поезде Петербург-Москва пил водку помятый пожилой мужчина в щетине и на аккуратные просьбы попутчиков выключить свет реагировал тяжёлым хрипом, словно хотел и не мог выругаться.
Попутчики плюнули и попытались уснуть при свете. Мужчина налил ещё, покосился на дебелую даму в сатиновом халате, на девчушку лет семнадцати, вертевшуюся на верхней полке, на паренька с Че Геварой на футболке, втянул водку и вдруг тоненько запищал.
Купе подскочило. Девчушка испуганно сказала ой. Парень почесал революционную грудь, дама вжалась в стену.
- Извините, - человеческим голосом сказал помятый мужчина. - Я журналист.
- Это, конечно, всё объясняет, - язвительно обронила дама, но чуть успокоилась и легла на место.
- Дяденька, вам плохо? - догадалась девчушка и почему-то быстро-быстро заплела волосики в косичку. - Позвать проводницу?
- Позовите Бога, - попросил мужчина и вытер губы корявым клетчатым платком.
- А вы где журналист? - осведомился парень, спрыгивая с верхней полки. - Если вы за наших...
- Вот. - Мужчина вытащил из надорванных карманов газеты и положил на столик.
- Ну вот ещё, - фыркнула дама и отвернулась к стенке, что было нелегко. Сатиновый халат предельно обтянул бюстгальтерные овраги на её могучей округлой спине.
- Женщин уже не волнует любовь, - усмехнулся журналист, разглядывая эту спину. - И правильно.
- Водка содержит спирт, - объяснила спина и всколыхнулась возмущением.
- Можно почитать? - осторожно спросила девушка, соображавшая очевидно быстрее других пассажиров.
Мужчина кивнул и налил. Посмотрел на Че Гевару.
- Будешь?
- Мы не пьём, - пояснил парень. - У нас возвращение к истокам.
- А... Ну, с возвращеньицем! - и он целенаправленно махнул. Для перевода на европейские наречия: выпил стакан водки с целью напиться пьяным.
- Ах, как ужасно... Я видела по телевизору репортаж про эту свадьбу, - взволнованно сказала девушка, дёргая себя за косичку. В глазах мелькнули искры; может, слёзы.