- Что это? - оторопела я.
- Общество на прогулке. Мы вышли, они вышли, все вышли. Грамматика власти. Тебя всего один идиот чуть не насмерть зашиб, а здесь их вон сколько. Посмотри! Всё, что ты чувствуешь - смешно. Смехотворно и неправда.
- Ты могла бы и раньше сказать мне, что мои страдания мелки, а их крупны, и я сразу успокоилась бы, - усмехнулась я, стараясь играть светскую даму.
Один оборванец подошёл ко мне и протянул чёрную ладонь.
- Чего вы хотите? - спросила я вежливо.
- Жрать, - ответил он вежливо.
- У меня нет еды, а деньги дома.
- А я ни в чём твоём не нуждаюсь, - выспренно пояснил оборванец. - Мне жрать хочется, а не денег твоих или дома твоего.
- Логично, - согласилась я. - И что будем делать?
- Спасать Россию, - моргнул оборванец, удивляясь моей тупости.
- Я из другого ведомства, - объяснила я.
Тут бабушке стало невмоготу и она, выдернув из-за спины мешок, протянула его моему собеседнику. Из мешка валил пар, пахло супом и шашлыками.
- Эх ты, дура, - сказал оборванец кому-то из нас и взял мешок, принюхиваясь. - Мне ведь жрать, а не поесть надо.
- А им? - кивнула я на толпу, покорно бредущую влево.
- Не знаю. Мы не договаривались, - буркнул оборванец и съел один шашлык не жуя. - Мы просто ходим и спасаем Россию. Мы - власть.
- Часто спасаете? От кого? - поинтересовалась я, разглядывая его худющий голый живот, в котором желваками ходили куски шашлыка.
- Да как время свободное, - он приласкал свой живот антрацитовой ладонью. - От вечных проблем.
- И часто вы свободны?
- Знаешь, милая, на каждый закрытый вопрос можно ответить восемью разными способами, и все ответы будут правильные.
- О, вы знаете, что такое закрытый вопрос? - насмешливо сказала я, вспомнив, как трудно давалась моим студентам техника интервью.
- Да, я профессор четырёх факультетов журналистики двух академий.
- А что же... так? - беспощадно развеселилась я, показывая на его шаткие дырчатые зубы.
- Так, - исчерпывающе ответил он. - Не всегда вписываешься в информационный поток, понимаешь ли. Удар - и вот, зубам капут. Обычное дело.
- Спасибо за разъяснение. В поток нельзя вписаться. Профессору следует это знать и заблаговременно прятать зубы.
Бабушка протянула ему ещё один мешок, благоухающий едой.
Оборванец принюхался, учуял бисквитный дух и резво умчался в сторону удаляющейся влево колонны. Его встретили хмурыми тычками в рёбра, что означало одобрение, выхватили мешок и порвали на молекулы.
- Бабушка, я давно не видела оборванцев. Они что, целыми сутками спасают Россию?
- Это бывшие парламентарии вперемешку с министрами трёх правительств. У них сегодня бал-маскарад. Вживаются в роль и тусуются. У новой элиты теперь нет потребностей, поскольку все удовлетворены, посему они, элитарные, выдумывают себе горести, проблемы, болезни, даже безответной любовью не брезгуют. Надо же хоть что-то ощущать, - сказала бабушка. - Последняя проблема демократической власти.
- А чёрные руки? А тощие животы? А зубы, наконец? - я не верила своим ушам.
- Грим экстра-класса. Для натуральности. Вон, посмотри, сзади плетётся эскорт мотоциклистов, скорая помощь и отряд спасателей. Подбирать падающие в обморок тела.
- Отчего же им падать? Они же тусуются.
- Натурально: от голода. Они очень хорошо вживаются в роли. Открылись необыкновенные таланты. Я тебе ещё много чего покажу. Пока ты ерундой занималась, тут много интересного...
Она не договорила. На улице поднялся гвалт и свист. Спасатели бежали за каким-то нелепым человечком в каракулевом пирожке, сбившемся на затылок. В руке у человечка была мозговая кость, похищенная из бабушкиного мешка. Похититель мчался вправо.
Толпа, ушедшая почти вся влево, обернулась и громко возмущалась в стиле держи вора.
- Ну вот, - развеселилась бабушка, - я же говорила. Нашёлся один реально голодный, сейчас его скрутят.
Отряд спасателей мчался человечку наперерез, а тот быстро высасывал мозг из кости в ясном понимании, что это его последний в жизни ужин.
Действительно, его настигли и мгновенно сунули в портативную передвижную гильотину. Щёлк - и всё. Голову сунули в мешок, очень похожий на тот, что бабушка дала оборванцу, а каракулевый пирожок, отлетевший метров на десять, остался без внимания. Я пошла и подняла осиротевшую шапочку.
- Бабушка, что ты собираешься делать дальше? - я показала ей грязный каракуль.
- Пока ничего. Моё открытие запоздало чуток.
- Ты про Давида?
- Да, им всем надо промыть мозги. Надо подумать, как их переловить.
- Нет проблем. Тут недавно покойничка пронесли. У него в гробу, под манишкой, притулилась одна тренированная блядь. Достанем, покажем министрам, они побегут за невымышленной потребностью.
- Размечталась твоя Оксана. Да она же просто дура, а у них этого добра и так девать некуда. Они же на самом деле жутко умные...
Когда я проснулась, была тёмная ночь. Я никак не могла поверить, что всё это мне приснилось. В комнате резко пахло шашлыком и бисквитами. Захотелось кричать. В основном, потому, что Пётр, как и положено, был наверняка всё ещё жив.
Подошёл Потомуч, весь мокрый. Текло с него по всей квартире.
- Я плакал, - сказал он и попытался выжать воду из малиновых полузайчатых ушей.
- Я тоже...
- Мне больно, - сказал Потомуч.
- С чего вдруг?
- Ты скоро сделаешь новую ошибку, просто классную, стильную, а меня, простеца подзаборного, позабудешь...
- Почему?!
- Потомуч. То. Восемь кочерёг. Шестнадцать грабель.
- А, отважился. Какую ошибку?
- Кардинальную.
- Это не смешно.
- Это точно, - кивнул ушами Потомуч и потуже завязал поясок.
- У тебя раздолье. Новое время создало для тебя все условия. Хочешь, адресок дам? Её зовут Даша. Она любила мужика...
- Кого-о-о? Она тоже неграмотная? Мы с нею конгениальны? - оживился он и вытащил из уха кожаный ежедневник с медными закруглёнными уголками. - Я могу подарить ей зелёный пакетик. Он живёт на полке в одной ванной...
- А, так ты всё подслушал?
- А ты не умеешь тихо думать. На весь мир орёшь, как... - он явно страдал, когда дело доходило до тропов.
- Ну? как я ору? Давай. Оскорбляй.
- Нет, сначала ты адресок давай. Тебе уже не пригодится.
- Ты несколько мрачен сегодня.
- А ты весела, как... - опять проблема с образным мышлением. - Я бы эту девку, которая меня выдумала...
- Что бы ты - её?
- Давай адрес. - Он записал адрес Даши. - Прощай.
- До свидания.
- Не надейся. Я одноразовый.
- Почему это?
- Потомуч. То.
ЗДРАВОМЫСЛИЕ КАК БОЛЕЗНЬ
Когда я пристаю к бабушке с вопросами, слезами, Петром и чаем, я реализую поиск защиты, а она ничего не реализует. У неё нет потребностей. Она готова остаться без меня хоть сейчас и навек, но ещё не время, и она меня терпит.
Я не сразу оценила великолепие подарка: могу общаться с нею почти бесперебойно, получать затрещины, однако всё очень зримо, внятно, как гитара-огнемёт, пробудившая меня сегодня, после тяжёлого сна. Музыка давила со всех сторон, чуть окно не вышибла.
Мне теперь каждый день снятся тяжёлые сны. Сегодня был ядерный взрыв. Я его видела, а потом звонила по телефону на место события и спрашивала у пострадавших - пойдут ли они на обед. Словно дело было в редакции маленькой газеты, где все ходят на обед вместе. А мне отвечали, что на том месте, где были обеды, теперь воронка, засыпанная серым пеплом, и мощная радиация. Я спрашивала: не пахнет ли радиация озоном? А меня, после молчаливой паузы, посылали на х.., поскольку за такие вопросы, обращаемые к умирающим людям, посылать надо ещё дальше, но со мной обошлись вежливо.
Наступило утро и время осмысления. Сверху била гитара-огнемёт, словно соседи решили покончить с моими философскими муками. Это было, так сказать, ковровое музицирование. Музыка-напалм.
Гитара-огнемёт исторгала страстные призывы на испанистый лад типа вернись, я всё прощу и не уходи, побудь со мною. Собственно, что тут ещё скажешь? Спроси любого психиатра. Он ответственно подчеркнёт то место, где наука называет любовь безумием, и в основном потому, что одному человеку кажется, что только с избранным им другим человеком он может быть счастлив. Наука уже доказала, что это безумие. Таким образом, наука превосходно разрешила все коллизии литературы, сцепленные с верностью и нежностью в принципе.