Рацуха всегда берегла Андрея именно что от нелепости. Вот какова была ее миссия. Она не пыталась в нем сохранить животное, охотника или возвести его в число великих неприступных мужчин. Нет. Для того она была и Рацухой, чтобы не позволить своему хозяину быть нелепым. Хотя порой, где-то глубоко внутри себя, между отравленной алкоголем печенью и очередным анализом своих жизненных «достижений», Андрею что-то подсказывало, что когда-то этот конфликт с Рацухой должен будет произойти. Вернее сказать, ему хотелось в это верить, потому что его жизненный айсберг шел именно к женщине, а женщина и нелепость – это одно целое, связующим звеном которого должен стать мужчина.
Андрей умело забирался на любого рода горы, и при этом его лицо приобретало ровно те оттенки, которые сам он ему присваивал. На чью-то гору нужно было ползти с героическим выражением, на чей-то холмик – с сарказмом, в чью-то впадину можно было позволить упасть, откровенно смеясь в лицо ее хозяйки, а выкарабкавшись из нее, еще и насладиться эхом своего смеха в ее контурах. Но никогда он не был нелеп по собственному подсознательному желанию. Те ошибки, что были совершены в силу неопытности, молодости, максимализма были уже тысячу раз изучены и проанализированы. «Любую гору можно покорить. Нужен только правильный подход», – всегда соглашались Андрей с Рацухой. Изначально, так было и в этот раз.
Андрей полез на очень интересную и высокую гору. Он впервые начал получать истинное удовольствие, а не игральный азарт, от процесса, еще не зная, что то, на чем держатся его глаза, это далеко не вершина. Блондинка была с богатейшим внутренним миром, что восхищало, а, по началу, даже очень сильно напрягало Андрея. Он переживал, что рано или поздно он устанет от излишне сильной и на все имеющей свое мнение, не уступающее ни чьему другому, Блондинки. Но страхи развеивались сами собой с каждым следующим днем. Блондинка всегда была интересной собеседницей, а в ответственные моменты покорной и уступчивой. Рядом с такой женщиной непозволительно делать ни то что осечки, а даже промахи пьяному глазу. Все это играло не в пользу Рацухи, хотя ей и не противоречило. Просто-напросто, Андрей полез в гору с излишне горящими глазами, а Рацуха понимала, что недалеко с таким огнем под веками и до нелепости доползти. Но девушка вела себя правильно: заботливо, страстно и при этом скромно, робко, что заставляло все больше к Ней привязываться. В какой-то момент Андрей поймал себя на мысли, что и падать уже будет больновато, а потому стоит доползти до вершины, а там можно будет осмотреться. Но чем выше он карабкался, тем меньше он думал о парашюте за спиной в лице Рацухи, тем больше представлял свое пристанище на той вершине. Нелепость начала зарождаться в голове.
Вершина – а на тот момент думалось, что вершина – оказалась преступна. Да, верхушка была на редкость высока. Андрей был заботливым скалолазом. Он старался не оставлять следов от горных ботинок на выступах, бережно хватался за каменную породу руками и при каждом возможном случае умышленно обронял что-то свое на скальных уступах. Он старался красиво и нестандартно ухаживать за Блондинкой. Это была яркая, гармоничная, простая, но в то же время с некой неземной родословной пара. Ее глаза были написаны бирюзовой чистоты краской художника, который выкинул свою палитру после создания шедевра, дабы больше никто не смог разгадать секрет подбора цветов, что так по-разному каждый раз блестели. Его же взгляд рядом с Ней в момент терял стеклянный блик, он оставался все так же более тяжелым и непонятным в своих голубо-сероватых оттенках, но приобретал некую живость. Она улыбалась искренне, лишь изредка позволяя себе не сдерживаться до плачущего смеха, он не понимал, почему его лицо в щеках столь часто начинает напоминать шарпейские складки, и не позволял себе быть в Ее присутствии в плохом настроении. Его руки постоянно искали прикосновения с Ней, а когда это случалось, то Она их заковывала в свои кисти или объятья. Блондинка, было видно в поведении, что вдохновлена и то ли не могла, то ли не хотела уже прятать свое отношение к Андрею. Последний же с первых минут их вновь свершившегося знакомства не скрывал происходящего в нем. Она была очень сексуальна, а он был готов соответствовать Ее ахуенности. Однако при всей открытости, между ними невозможно было заметить и нотки вульгарности или пошлости. Девушка слишком уважала себя и не позволяла себе, чтобы Ее ухажер хоть на минутку подумал, что Она легкодоступна, а Андрей, подавляя в себе очередную эрекцию, которую девушка могла у него вызвать даже простым поцелуем в щеку, наслаждался тем, что ему дозволено называть Её «своей». Хотя тот факт, что они за четыре недели неоднократно вместе засыпали, перед этим разрывая друг другу губы в страсти, но при этом ни разу дело не доходило до секса, можно уже было бы записать на счет той самой нелепости, а Рацуха об этом била в колокол, но Андрей списывал это на правильное воспитание Блондинки. Так или иначе, Андрей уже не принимал половой акт с Ней за вершину горы, по которой он лезет, что очень заботило, к тому времени все более в дальний угол задвигаемую, Рацуху. Андрей уже не контролировал многие моменты: он позволял себе, в поиске компании с Блондинкой, слишком часто оставаться в гостях у Ее подруги, что продолжало сверлить его голову, но не отказываться от подобной возможности. Нелепость уже просачивалась, но девушка ее искренне не замечала и не желала, но и вершина, достигнув которую, уже можно было бы забыть о нелепых поступках, а просто оставаться для Нее лучшим, была так близка. Как непринужденно и легко звучит: «просто оставаться для нее лучшим».