Так Платон окончательно и не понял, кто это. Но Гудин периодически вспоминал этот случай, греша на Алексея.
Тогда Платон саркастически отвечал ему на эти возможные действия Алексея, тонко подразумевая самого Гудина и возврат злоумышленником поначалу утаённых денег:
– «Если фортуна отвернулась от тебя, то, хотя бы, поимей её сзади!».
Дома Платон снова сел за компьютер. Отбиваясь от электронной почты сына, он невольно пришёл к выводу:
Глава 2. Ожидание лета.
Начавшийся в марте, после окончания лыжного сезона, сильный кашель заставил, вконец замучившегося Платона, в начале мая временно прекратить приём своих лекарств от ревматоидного полиартрита, имевших множество побочных действий, в том числе и в виде астмы и кашля. Одновременно он начал искать возможные причины этого кашля.
Жена Платона Ксения приняла в этом, естественно, самое деятельное участие. В своём анализе и умозаключениях она зашла даже очень далеко:
– «У тебя кашель, скорее всего от… мозгов!».
– «Так может тебе на эту тему докторскую защитить?!» – поинтересовался муж.
Даже в зрелом возрасте Платон иногда относился к жене, как к сопливой девчонке, прощая ей редкие ошибки, шалости и едкие высказывания.
Всё началось с поликлиники по месту жительства. Платон теперь посещал её только вечерами после работы. Его внимание привлёк контингент посетителей. Это были почти одни женщины, причём пожилого возраста. У него невольно мелькнула мысль, что, как по Гоголю, редкий мужчина дойдёт с жалобой на здоровье до врача. Или вообще … доживёт до этого.
А тем временем в России вступил в должность новый президент, и Платона осенило: Из Питера приходит не только погода, но и… президенты! Что теперь будет с Россией?! Надеюсь на лучшее. Для этого теперь есть все основания. Хотя мы никогда богато не жили, да и привыкать не стоит!
Холодным и дождливым маем, Платон дописывал последнюю главу своего романа-эпопеи. Природа словно решила не мешать писателю, не соблазнять его хорошей погодой.
И в этом автор видел знак судьбы! В этот момент он подумал про себя: настоящий воин воюет и … в поле!
Теперь у Платона вечерами появилось больше возможности сидеть за компьютером, так как жена Ксения стала реже сидеть в «Одноклассниках».
Более того, она и несколько успокоилась по поводу излишне большого количества молодых и красивых женщин, влезших на страницу к Платону, где на фотографии 1976 года он выглядел почти, как Ален Делон.
Приехавшая из отпуска в Египте, Нона посоветовала Платону:
– «Платон! Тебе надо обязательно съездить в Египет!».
– «Зачем? На крокодилов я и здесь насмотрюсь!» – пошутил Платон, кивая на Надежду и Гудина.
Позже он уточнил Ноне:
– «Да Надька всё поёт: поезжай в Египет! А сама ведь не пустит, если даже в поликлинику сходить – проблема!».
Но трения в отношениях между Платоном Петровичем и Надеждой Сергеевной заключались и в другом.
Как женщина, чувствуя критическое и даже иногда насмешливое отношение Платона к её высказываниям, Надежда часто неуклюже пыталась обелить себя в его глазах. И иногда дело доходило просто до смешного. Платон часто по пути на работу отоваривался в ближайшем магазинчике, покупая себе еду к обеду. Он это делал, чтобы сэкономить время, и чтобы его, как мальчика, не посылали за кормом для всех, – что он считал уделом Гудина. Когда Надежда узнавала об этом, она немного расстраивалась и часто сама ходила за прикормом.
– «Вот, видишь? Я, как честный и порядочный человек, купила еды на всех!» – с укором как-то объявила она Платону.
Ещё бы! Ты купила еды на всех на общественные деньги, которыми монопольно и распоряжаешься! А я, на какие шиши их купил бы? А потом бы ещё выслушал капризные и беспочвенные претензии, что купил не то, не того качества и свежести! Да ну Вас на хер, с вашей едьбой! – про себя мысленно продолжил диалог с Надеждой Платон.
На следующий день он не стал спешить со своими покупками, и в результате оказался голодным. А всё потому, что Надежда Сергеевна в этот раз решила не тратиться на своих сотрудников, о чём никому заранее ничего не объявила. В этот раз её честность и порядочность куда-то вдруг внезапно исчезли.
Вот и слушай её в следующий раз!? Что «хотит», то и творит! – опять молча сокрушался Платон.