— Так я и говорю, день, вечер или ночь? Когда соизволите посетить баню? Право, с такой нагрузкой, как у вас, недолго и лично встретиться с тем, кому вы так усердно служите, — и он весело подмигнул.
Андрей окончательно пришёл в себя, однако ситуация от этого не прояснилась.
— Моё имя Сэттэ́р. А вы, я полагаю, знаменитый богослов Андрей? — и незнакомец протянул правую руку для рукопожатия. На руке его виднелись два перстня с чёрными камнями неизвестного происхождения. И на каждом камне была высечена половина одного креста. Если соединить половинки, они, очевидно, создавали единое целое. Но, учитывая, что один из перстней располагался на мизинце, а другой на указательном пальце, сделать это было невозможно.
— Да, вы не ошиблись, — Андрей пожал ему руку.
— Предвосхищая ваш вопрос, скажу: перстни мне достались от папы, — гость на мгновение грустно замолчал, а потом продолжил, — Римского, — и сразу громко расхохотался, отчего чёрная шёлковая тога, надетая на него, стала переливаться волнами в такт его смеху. Снизу у колен, на рукавах и по краю капюшона тога была обшита изысканным узором из золотой нити и потому смотрелась ещё богаче. Завершал этот ансамбль римской моды прекрасно выполненный пояс в виде толстого каната того же золотого цвета. А на поясе, в ножнах, висел блестящий кинжал с двумя буквами на рукоятке — AC.
— Шутка. Но с Папой я тоже знаком, — он снова улыбнулся, глядя на Андрея своими удивительно «живыми» глазами, зрачки которых всё время были узкими. Он не имел какой-либо выдающейся растительности на лице, кроме, пожалуй, густых бровей, которые ещё больше подчеркивали блеск его глаз. При этом его частый смех никак не говорил о несерьезности. Скорее наоборот, указывал на силу, скрытую в его расслабленности. На вид ему было около пятидесяти лет. Сэттэр, как он сам себя назвал, не внушал опасения, но Андрей отчётливо ощущал непонятное волнение.
— А как вы узнали про баню? Неужели я думал об этом вслух во время службы? — Андрею стало неловко за свою невнимательность.
— Что вы, Андрей? Это же очевидные вещи. С утра до вечера в такой жаре попробуй-ка потрудись без последствий для здоровья. А баня имеет свойство расслабляющее, укрепляющее, омолаживающее. А коли ещё допустить к процедуре молодую жрицу любви, да чтобы она своими внимательными руками натерла тело смесью из люпина, сухой кожуры цитрусовых и измельчённых листьев розмарина, м-м-м… Хотя вы стройны и вам больше подойдёт мякоть дыни и тыквы с мукой бобовых. А после, вдоволь накупавшись, разлить по кубкам нектар богов и разыграть партию в шахматы или в кости, совершенно позабыв обо всех мирских заботах и хворях.
На мгновение Андрею показалось, будто он уже лежит в бане намазанный любой из предложенных гостем смесей.
А тот тем временем продолжал:
— Но что же сделали эти новые правила со знаменитыми константинопольскими местами отдыха и омовения? Куда подевались все эти клубы, лупанарии, где можно было без стеснений и сантиментов удовлетворить естественную человеческую жажду плотских утех? Или на худой конец с жаром обсудить ошибочные действия политиков и власть имущих! А ведь ещё каких-то пятьсот лет назад здесь стояли грандиозные Зевсовы бани, построенные, конечно, проклятыми язычниками, но, в конце концов, не это главное. Главное, как они работали! Уверяю вас, Андрей, вам с роду не приходилось посещать таких мест. А что мы видим сейчас? Жалкое подобие бывшего когда-то величия, — Сэттэр немного наклонился и стал говорить тише, как будто собрался раскрыть Андрею какой-то секрет:
— Величия не Империи, но человека! — и он многозначительно поднял указательный палец.
Андрей предложил гостю присесть и, быстро обдумав услышанное, уже спокойно спросил:
— То есть, вы, мсье, считаете, что язычники были более свободными и счастливыми людьми? А вы не боитесь, что я сейчас же сообщу об этом в Патриархат и вас отдадут под суд за такое богохульство? Если вы не заметили, мы находимся не на базаре, но в одном из помещений дома Божьего! И подобные помыслы, не говоря уже об их оглашении, как минимум преступны!
— Вы абсолютно правы, Андрей, — неожиданно быстро согласился собеседник и произнёс удивительные строки:
Человек служит своим мыслям, а должен быть их хозяином. Вот и я, будучи человеком, позволил своим мыслям взять верх надо мной. Но поэтому я и приехал из самого Рима именно к вам, потому что знаю, что и вы не во всём согласны с Библией и ищете свою истину. Кстати, этот трактат совершенно бесполезен для ваших целей, — и Сэттэр, указав на книгу, лежащую перед богословом, снова повеселел.