«Ну да», – зевнув, ответил тот.
«Ну, передайте там Агафоновой, что ее муж в третьей больнице. Только что звонили», – попросила она.
«Ну ладно», – сказал безразлично мастер и ушел.
На следующий день заплаканная Мария собирала вещи мужа. Для того чтобы отвезти их в городской морг. Среди прочего, положила в сумку его новый костюм. Ей помогала соседка Аксинья, нервная женщина, которая тоже не переставала реветь и все время причитала:
«Да как же так, какой еще тромб? Что ж это за врачи у нас? Лечить не умеют. Что значит, неожиданно оторвался? Ой, горе-то какое…».
Похороны прошли быстро. Мария на них чувствовала себя как в тумане. У нее все валилось из рук. Хорошо, что соседи помогали с организацией. Да коллеги Константина с завода быстро съездили на кладбище и обо всем договорились. В общем, после короткой гражданской панихиды, тело было предано земле. На кладбище, расположенном на окраине города в микрорайоне Ташла. Затем все родные, близкие, соседи и еще невесть кто, посидели в столовой Металлиста, любезно предоставленной руководством завода, да разошлись…
На следующий день в квартире Агафоновых стояла леденящая душу тишина. Не смотря на то, что мать и дети были дома. Мария уже час молча просидела одна за пустым кухонным столом, когда к ней подошел Павел и, пересилив неловкость, спросил:
«Мам, а наш выигрышный билет что, остался в кармане пиджака, в котором похоронили папу?».
Первой реакцией Марии на вопрос, была злость на сына. Как, мол, он смеет думать о всяких глупостях, потеряв отца. Сейчас все мысли должны же быть с тем, кто так любил его, и кого он любил сам, с близким человеком, который и сейчас, конечно же, с ними. Хотя бы своей кровью, текущей в Павле. Она стала упрекать сына в жестокосердии, а Павел, молча слушал ее, сам уж злясь на себя за этот нелепый вопрос. Пролетел день. Еще один. Пролетала весна, но не улетучивалась скорбь из квартиры Агафоновых.
Где-то через неделю после смерти мужа Мария бродила по Верхнему рынку города. Она пребывала в отпуске по семейным обстоятельствам и в непролазной депрессии. Ходила по рынку больше для того, чтобы просто проветриться, побыть среди людей. Она уже успела накупить целый сноп зеленого лука, непонятно для чего, как оказалась на вещевом ряду. Здесь в то время, без всяких палаток, разложив товар на ящиках и маленьких переносных столах, продавали ношенные вещи. Торговлю здесь вели опять-таки барыги. По крайне мере, так их в городе и называли. В-основном на этом ряду бойко расхваливали свой товар пожилые женщины-пенсионерки. Милиция их беспокоила редко, хотя догадывалась, что большая часть вещей может быть украденной.
И вот сюда забрела Мария Агафонова, просто так, потолкаться. Не зря рынок тогда в народе и называли толкучкой. Брела она, значит, брела бесцельно, порой бросая взгляды на ситцевые халатики или стоптанные ботинки, пока, повинуясь какому-то инстинктивному чувству, не подошла к одной из торговок. А точнее, к ее товарчику. Да стала рассматривать какую-то блузку. А бабушка-продавец и стала говорить ей:
«Бери, дочка, не пожалеешь. Хорошая блуза, всего пару раз надеванная».
Мария зачем-то стала трогать и другие продаваемые бабкой вещи. Белые рубашки, галстуки… Но вдруг одна вещь привлекла ее внимание. Женщина стала трогать мужской пиджак, почему-то казавшийся ей таким знакомым. Серого цвета, почти как новый… А торговка не унималась:
«Отличный пинджак, дочка. Импортный. С карманами. Раз всего сын надевал его, да размер не подошел. Вот и продаю. Почти за даром. Купи, мужу что ль…»
А Агафонова чисто интуитивно, как бы автоматически, уже лезла рукой во внутренний карман этого пиджака. И вдруг, неожиданно сама для себя, вынула оттуда лотерейный билет. Только в эту минуту она как-будто пришла в себя и с непониманием стала рассматривать этот билет, где в одной из его колонок были вписаны до боли знакомые буквы: ГАЗ-2410. В следующую секунду весь Верхний рынок наполнился истошным женским криком, более похожим на вой. Быстро стала собираться толпа зевак. Послышалось бормотание, встревоженные невнятные фразы. Через минуту к толпе уже бежал молоденький милиционер, поддерживая одной рукой фуражку, а второй поднося к губам свисток.
Сидя в отделении милиции, Мария молча плакала, не в силах отвечать на вопросы опера. Не далеко от нее, на стуле, сидела та самая бабка-торговка, бледная как полотно, и молчала.
«Так, – продолжал разговор капитан Бегун, – нашли, значит, билет в пиджаке, очень странно». И уже обращаясь к бабке: «А откуда у вас эта вещь?».