— Суновера... Юзер... Реильма... всех нарисовал! А эта фигура в тени — это же ты сам!
Скорлетта и Эстебан тоже явились завтракать, и с ними — не слишком умудренное жизнью воплощение противоречивых влечений, их дочь Танзель. Кедида позвала их:
— Идите сюда, смотрите, какие у Джантиффа чудесные картинки! Это мы в походе — идем по тропе! И роща так нарисована, что кажется, будто пахнет смолой керкаша!
Эстебан рассмотрел рисунок с покровительственной улыбкой:
— Такое впечатление, что вы не перегружены жраниной.
— Конечно, нет! Это было утром, мы все еще шли на юг. А насчет жранины не волнуйся — пообедали мы отменно, хватило на всех. Жареная птица, салат из свежих овощей с травами, куча фруктов... Лучше не придумаешь!
— Ой! — подпрыгнула Танзель. — Почему меня там не было!
— Не преувеличивай, — пожурил Кедиду Эстебан. — Меня не проведешь, в свое время я частенько фуражировал.
Кедида с достоинством выпрямилась:
— В следующий раз пойдем вместе — убедишься собственными глазами.
— Кстати... Кольчо нашелся? — рассеянно спросил Джантифф.
Никто не обратил внимания. Эстебан разглагольствовал:
— Я жрачку люблю не меньше других, но теперь я плачу цыганам талоны, а они накрывают на стол. Между прочим, следующий пикник уже заказан. Хочешь — присоединяйся. Придется внести свою долю, разумеется.
— Сколько? Я хотела бы поехать.
— Пятьсот «деревянных» за все про все, включая доставку по воздуху в Потусторонний лес.
Кедида схватилась за голову, взъерошив пальцами золотисто-медовые волосы:
— Я что, иностранный подрядчик? Откуда я возьму такие деньги?
Танзель уныло шмыгнула носом:
— А у меня вообще талонов нет.
Скорлетта бросила быстрый колючий взгляд на Эстебана, с подозрением покосилась на Джантиффа, похлопала дочь по спине:
— Не волнуйся, ты поедешь.
Подчеркнуто игнорируя слова Скорлетты, Эстебан продолжал перелистывать наброски:
— Неплохо, неплохо... Здесь ты, пожалуй, перестарался. Слишком много лиц... Ага! Я кого-то узнаю!
Кедида присмотрелась:
— Это я и Сарп — сидим, как злыдни, на диване, смотрим в разные стороны. Джантифф, когда ты это нарисовал?
— На прошлой неделе. Скорлетта, вы не хотели бы поменяться квартирами с Кедидой?
— Ха! — Скорлетта изобразила насмешливое удивление. — С какой стати?
— Я хотел бы жить с Кедидой.
— А я буду делить спальню с бормочущим во сне, выжившим из ума старикашкой? Никогда в жизни!
Эстебан посоветовал:
— Джантифф, не живи в одной квартире с женщиной, которая тебе нравится. Слишком тесный контакт приводит к трениям.
— И какой смысл ежедневно совокупляться с одним и тем же человеком? — добавила Кедида.
— А какой смысл вообще совокупляться? — внесла свою лепту Танзель. — Одно пыхтение да сопение.
Эстебан продолжал перелистывать рисунки:
— Надо же! А это у нас что такое?
Танзель возбужденно ткнула пальцем в картон:
— Это ты и Скорлетта! Вот старый Сарп. А этого громилу я не знаю.
Эстебан смеялся:
— Не слишком похоже. Если я и вижу здесь какое-то сходство, то исключительно в том смысле, что Джантифф придает всем лицам одинаковое выражение.
— Ничего подобного! — возмутился Джантифф. — Лицо — символ, графическое отображение личности. Подумайте сами! Запечатлевая речь, мы записываем буквенные символы. Запечатлевая личность, мы рисуем лицо. Я рисую неподвижные, спокойные лица, чтобы не искажать их символический смысл.
— Уж эти мне рассуждения выше облака ходячего, — вздохнул Эстебан.
— В них нет ничего сложного! Подумайте еще раз! Я могу нарисовать двух людей — например, смеющихся после того, как кто-то удачно пошутил. Один — сварливый, вздорный тип, другой — человек добродушный и любезный. Так как оба смеются, тот, кто рассматривает рисунок, может подумать, что оба — люди добродушные. Но если черты лица неподвижны, ничто не мешает проявляться индивидуальным свойствам, то есть личности.
Эстебан умоляюще выставил ладони:
— Довольно! Сдаюсь! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что у тебя прирожденный талант к проделкам такого рода.
— Прирожденный талант тут ни при чем, — уперся Джантифф. — Пришлось учиться многие годы.
Умница Танзель спросила:
— Разве это не элитизм, когда человек стремится что-то делать лучше остальных?
— Теоретически — несомненно, — серьезно кивнула Скорлетта. — Но Джантифф живет в Розовой ночлежке — значит элитистом быть не может.
Эстебан усмехнулся:
— В каких еще преступлениях мы можем обвинить элитиста Джантиффа?