Кажется, эти строки как раз об этом.
Это не секс – это любовь.
Ева и не думала, что однажды ей доведётся испытать такие эмоции. Что бывает вот так – как в кино, как в книгах, как в мечтах… Бывает в реальности.
Когда от страсти, от желания, забываешь себя, теряешься во времени и пространстве, и растворяешься в каких-то заоблачных далях. Когда всё тело превращается в ощущение, эмоцию, живой огонь...
В какой-то миг ей даже показалось, что она сама светится, горит, что кожа её сияет, словно расплавленное золото, сияет, как маяк в ночи. Они словно унеслись куда-то в открытый космос…
Искрящийся звёздами, чернильно-тёмный космос обступил со всех сторон, и только они, слившись в единое целое, сплетаясь, как сплетаются языки костра, сияли в центре этой вселенной, став новым солнцем. И этот свет разгонял тьму, тьму одиночества и тоски, с которой она уже почти смирилась и срослась.
Но теперь с каждым пульсирующим синхронным движением их тел, с Евы словно слетала каменная скорлупа, и душа, искорёженная и уставшая, выбиралась наружу, расправляла яркие, расшитые золотом крылья, готовая взметнуться обратно к небу и солнцу.
А потом… она решила, что сошла с ума окончательно…
Их накрыло одновременно. В тот самый миг, когда единение достигло абсолюта, когда по разгорячённым телам прокатилась волна наивысшего наслаждения, что-то дрогнуло и внутри…
И где-то там – в душе, в памяти, в подсознании, на обратной стороне прикрытых в упоении век вдруг замелькали стремительно, как кадры киноленты, образы, видения, осколки прошлого, которого не было.
Его поцелуи, его глаза, его руки – не эти поцелуи, а те, что были когда-то… те, которых не могло существовать в реальности.
Розы, чёрные, как бархат ночи… Кофе. Капучино без сахара с корицей.
Её звериные коготки, впивающиеся в его обнажённую спину до крови, до бордовых царапин… А кожа, её кожа, светится золотом. Страх. Очень страшно. Но его руки спасают от страха, от сомнений, от всего мира.
Чёрные воды питерского канала. Музыка Чайковского.
Острая шапка Везувия, итальянская набережная, чашка капучино остывает на столе… Не до кофе сейчас! Он снова целует её, она снова забывает обо всём.
Он на коленях, он хватает её за ноги, он умоляет, она не слышит… Она глуха. Она мертва. В груди зияет дыра, как ворота в ад. Слёзы душат. Боль, от которой хочется выть. За что? За что? За что?
Море. Другое море. Не Италия. Серое, хмурое, солёное. Океан.
Рыжий парень сидит на берегу, рядом лежит гитара. Он улыбается грустно, дружески обнимает за плечи. «Дыши! Дыши этой любовью, Вита! Нельзя без воздуха жить, понимаешь, красотка?».
Слепящий свет, адская боль. Море крови, руины мира… Руины их жизней.
Ангельские крылья. Синие глаза, дьявольский шёпот: «Я расскажу тебе сказку, но она тебе не понравится…».
«Ты… Моя Ева… Моя Вита… Ты моя ЖИЗНЬ! Каким бы именем не называл…»
И снова кто-то властный, насмешливый, безжалостный и искушающий:
«Этого мало, смертный…Что нам твоя жизнь? Нет… Этого мало. Отдать придётся самое дорогое…».
А потом всё померкло, и только голос остался, его голос, самый родной и любимый:
«Я согласен. Делайте что должно! – и далёкое-далёкое эхо… – Я всё равно найду тебя…Обещаю! Я всё рано найду тебя! Я всё равно найду…».
***
Ева распахнула глаза. И утонула в его взгляде. Нависая над ней, Эрих смотрел так изумлённо и растерянно. Будто он увидел её только что. Или узнал…
– Ева… – тихо прошептал он.
И одно это слово стало ответом на все вопросы, так он произнёс её имя, так… знакомо.
– Ты… – выдохнула она чуть слышно, голос подвёл, осип.
– Ева, душа моя… – шепнул он уже у самых её губ.
И впился в неё поцелуем. С такой болью и горечью целовал, что её так и незаданный вопрос: «Ты тоже это видел?» потерял всякий смысл.
В этот раз поцелуй был коротким, он отстранился, но продолжал целовать взглядом.
И она вглядывалась в каждую родную чёрточку, словно пыталась запомнить навсегда, если вдруг всё это только сон, или новая жестокая шутка Высших.
– Эрих… – пальцы пробежались по его лицу, будто Ева внезапно стала незрячей, и эта ассоциация с тем самым страшным в жизни днём напугала её саму. – Ты… нашёл меня, ты нашёл меня…
Слёзы затопили глаза, горло, сердце. Она прижалась к нему к нему лбом и разрыдалась. Ева цеплялась за него, но пальцы почему-то не слушались, соскальзывали, но она упрямо и фанатично гладила его плечи и шею, иногда сквозь слёзы и вздохи касаясь губами кожи, у того самого шрама, который она узнала раньше, чем увидела. А он целовал её в волосы и лоб, обнимая мягко.