– Артур, – сказал Пашка, чтобы только не молчать на ходу. – А как ты думаешь, новые колосья знают, что случилось со старыми? У них есть генетическая память?
– Ага, – пробормотал Артур. – Они передают опыт из поколения в поколение. Пишут об этом книги и слагают песни…
Пашка коротко рассмеялся. Впереди уже виднелась лесополоса на краю поля.
– Если они просто растут, – продолжал Пашка, – и думают, что ничего плохого не случится… А что может быть плохого? Разве что засуха, но сейчас есть разные средства, поливальные машины…
Артур остановился:
– Кстати, о поливальных машинах. Мне нужно поссать.
– Посветить тебе? – предложил Пашка.
– Да пошел ты! Иди вперед, я догоню.
И Пашка пошел, подсвечивая фонариком неровную пыльную дорогу, то и дело поправляя лямку рюкзака, стараясь думать о простом и приятном – например, что за девчонки будут в учебной группе. Обычно на его специальность набирали только парней, но в последние годы, говорят, девчонок стало не в пример больше и они крутые… Раньше Пашка стеснялся знакомиться. Два раза так бывало, что за него знакомился Артур, а Пашка приходил потом на свидание. Но все равно тогда ничего не вышло…
– Эй, ты где там?
Он повернул луч фонарика на дорогу позади. Дорога просматривалась метров на двести, Артура не было. Покачивалась неубранная пшеница… то есть рожь.
– Придурок, – сказал Пашка. – Ты решил как Лора? В прятки поиграть? Сейчас?
Вдалеке послышался знакомый рокот. Показались огни – звено комбайнов возвращалось теперь с другой стороны поля.
– Артур! – Пашка закричал. – Выходи, где ты?!
Он добежал до места, где оставил брата. Кинулся в море колосьев, прошивая стебли лучом фонарика, надеясь вот-вот натолкнуться на сидящего (лежащего?!) человека. Не нашел ни следов Артура, ни его рюкзака. Вокруг уже было светло от набегающих фар. Челюсти комбайнов подсекали, скручивали стебли и вытряхивали зерно, казалось, все поле пришло в движение – горит огнями, рычит моторами. Колосьям, привыкшим за свою короткую жизнь, что все в мире происходит легко и размеренно, было так же страшно, как Пашке теперь. Мир не такой, как ты думаешь, колосок…
Комбайны шли со скоростью электрички. Пашка еле успел выскочить на дорогу и с нее убежать на сжатую часть поля, где стерня пыталась проколоть ноги даже сквозь подошвы кроссовок. Ближайшее чудовище прошло там, где Пашка только что стоял, и вместе с соломой и пылью невысоко подбросило в воздух округлый темный предмет.
Рюкзак Артура.
Пашка сел на землю, глухой, почти слепой, потому что фары отдалялись, а фонарь он, кажется, потерял.
Обе части поля, разделенные дорогой, остались теперь голыми, выбритыми, только кое-где, далеко друг от друга, стояли чудом выжившие колоски – в таком же шоке, как Пашка сейчас. Комбайны затихли, исчезли, будто их не бывало. Зато начало светлеть небо – очень чистое, без единого облачка. Бледнели звезды. Пашка поднялся; он не уйдет отсюда, пока не отыщет брата. То, что от него осталось.
Главное, что предстояло Сашке в этом разговоре, – избавиться от сочувствия к маленькому Вале. Сочувствие – яд, жалеть мальчика сейчас – значит дольше его мучить.
– Мы присядем вот здесь, на скамейку, и поговорим…
Сашка видела его насквозь: снаружи холодец повседневности, чуть глубже глина заурядности, мягкость, уступчивость, инфантильный конформизм – и золотой отсвет из глубины, там, где под обыденностью спит несказанное Слово. Сокровище внутри и мусор, облепивший снаружи, – Сашке захотелось препарировать мальчика на месте, прямо сейчас, чтобы вернуть Речи гармонию. Валя почуял ее внутреннее движение – и сжался, замкнулся в себе, отделяясь, прячась от действительности.
– Ты думал, что мир безопасен и добр. Это правда. Он таким и задуман. Но за его доброту кто-то должен расплачиваться…
Сашка сделала паузу. Мальчик не поднимал глаз и вряд ли слышал ее.
– Потом ты поймешь, что я права и то, что я делаю, – ради сохранения реальности, какой ее знает большинство людей. Ты поймешь, как устроен мир на самом деле и какое место ты в нем занимаешь. И все будет очень хорошо. Но сейчас, Валя, тебе придется просто делать то, что я скажу.
– Вы мне никто, Александра Игоревна. – Он поднял бледное, сосредоточенное лицо с играющими желваками. – Я все расскажу маме.
Он сопротивляется, подумала Сашка. Даже сейчас, когда она сломала его представление о мире и серьезно его напугала, он сопротивляется. Надежда есть.
– Шанин Валентин Валентинович, – сказала она официальным голосом. – Учитывая ваши предыдущие достижения, вы зачислены в Институт специальных технологий в виде исключения без экзаменов. Первого сентября вы должны быть в городе Торпа, улица Сакко и Ванцетти, двенадцать.