Максим Иванович и Лука Иванович Котликовы, сами некогда прошедшие суровую школу ученичества, по той же методике воспитывали и своих детей и учеников. Программа цирка братьев Котликовых была довольно разнообразной. Блистала в ней красавица Каролина. Грациозная и неизменно одухотворенная, она великолепно танцевала, музицировала на различных инструментах в дуэте со своим мужем Андро, эксцентриком и клоуном-буфф, а вместе с деверем Григорасом балансировала на тугонатянутой проволоке. Но коронным ее номером было наездничество. В белой черкеске с красным башлыком она носилась по кругу манежа самым быстрым карьером, проделывая на бешеном скаку отчаянно смелую джигитовку.
Бывший ученик цирка Котликовых Василий Иванов в своих неопубликованных воспоминаниях пишет: "Темпераментным исполнением Каролина так восхищала публику, возбуждала такой подъем духа, что глядя на нее казалось, как будто ты сам летаешь по воздуху". Хорошим парфорс-наездником был и Григорий Котликов, он обладал прекрасной, выразительной статью, которую в цирке называют школьной постановкой, и очень уверенно держался на крупе коня, идущего резвым галопом.
Небезынтересен был номер Адольфа Лукьянова, мужа Марии. Он выступал как гимнаст на штрабатах*. Сильное впечатление на публику производил финальный трюк: Адольф взбирался на металлическую перекладину под купол цирка, надевал на шею петлю- "удавку" и нарочито медленно, чтобы собрать внимание публики, затягивал ее вокруг горла, потом долго примеривался для опасного прыжка, поглядывая сверху на опилки и нагнетая напряжение. В оркестре барабан выбивал тревожную дробь. И вдруг под испуганный вскрик цирка Адольф, как пишет Иванов, "Бросался вниз головой. После обрыва подставляли стул и он, невредимый, стоя на нем, под оркестровый туш, снимал с шеи штрабат".
Первое лицо этого циркового табора, Максим Котликов, в ту пору, когда Виталий поступил к нему в учение, уже не выходил на арену в качестве гимнаста, наездника и акробата, а показывал одну-двух дрессированных лошадок.
Его брат, "совладелец предприятия", как любил говаривать Котликов-старший, представал перед публикой воздушным гимнастом и недурственно исполнял на скачущей лошади сложные мимические сценки из классического репертуара конного цирка: "Матрос в бурю", "Жизнь солдата", "Гусар во хмелю". Истинным же коньком Луки Ивановича были прыжки через препятствия. Во время его бенефисов доставали из сундука большую, как противень, доску-клише и несли в типографию заказывать афишу "Смертельный прыжок дьявольского прыгуна". Художник-гравер изобразил артиста, перелетающего над взводом солдат, высоко поднявших ружья со штыками. Впоследствии Лазаренко позаимствует этот прыжок у своего учителя, превзойдет его и даже получит в подарок то самое клише с ксилографическим рисунком.
Но до этого еще далеко. Сперва ему предстоит усвоить кое-какие житейские уроки. Как, например, цирковой ученик должен вести себя в дороге при переездах, каковы его обязанности во время постройки цирка, от кого из членов труппы ждать ему добра, от кого худа.
Старый цирк был пропитан суевериями, точно улица звуками. Одни из них воспринимались как "знак божий", другие возводились в строго соблюдаемые правила поведения. Приметами объясняли провалы, разорения, несчастные случаи. Тот, кто поступил вопреки примете, мог навлечь на себя гнев всей труппы.
*Веревки определенной длины, смотанные особым образом в кольца-петли и одним концом закрепленные чаще всего на щиколотках артиста, распускаются при исполнении трюка "обрыв".
Итак, первая пощечина — первый урок на тему: "Чти приметы". Было это так. Виталия послали в типографию. Воротясь со свежим оттиском, он неосмотрительно положил его на постель и тут же, потирая щеку, выслушал суровое наставление: не клади афиши на постель, не губи выручку! Вскоре он уже хорошо знал: шить в стенах цирка — зашивать дело; садиться на барьер спиной к манежу — оскорблять свое искусство; встретить, едучи на новое место, бабу с пустыми ведрами или монаха — прогореть. Запомнил множество и других примет.
С первых же дней узнал Виталий, каким суеверным и набожным был хозяин без господа бога — ни шагу. У него уж упаси бог сесть за стол или выйти из-за стола, не перекрестив лоб, или выйти на манеж, не осенив себя крестом. У Котликова при возведении цирка было принято служить не один, а два молебна: "на освящение места" и "на открытие здания".
Строительство цирка — самая жаркая пора. Дела хватает каждому, и все — "живей! живей!..". Минутки не передохнуть.
Но вот круглое здание уже высится посреди площади. Полдела, считай, позади. Остается внутреннее убранство: обить ложи кумачом, кумачом же застелить барьер и скамьи первого ряда для "чистой публики", развесить на опорных столбах медальоны — огромные щиты с изображением паяцев в шутовских колпаках, лошадиных морд в полукружье подков, оскаленных тигров и львов. Потом вычистить ежиком стекла — да гляди не зазевайся, не разбей ненароком — такую получишь взбучку, долго не забудется.
Подрежь затем фитили, залей во все лампы керосину, надрай до блеска отражатели из белой жести, "лиф-лекторы", как их называет хозяин.
Кроме тех ежедневных обязанностей, которые Лазаренко перечислил в автобиографии, было у него предостаточно и других: расклеивать афиши, например. Обычно ходили по двое, ночью или на рассвете. Иванов — он более легкий — вставал Виталию на плечи и наклеивал, как требовал Котликов: высоко, чтобы уличные мальчишки не могли сорвать.
А вот летучки разносили по городу в одиночку. Нагруженные пачками розовых, желтых, синих листков, шагали главной улицей и раздавали прохожим зазывные приглашения в цирк на "неповторимые гала-представления"...
Любой член котликовской семьи мог послать воспитанника с поручением: доставить, скажем, на другой конец города записку, сверток или конверты с пригласительными билетами на бенефис. Каждый ученик (их было четверо) обязан вместе с конюхом чистить, поить и прогуливать лошадей, помогать хозяину во время утренних репетиций "гонять лошадок" в манеже.
Дежурили по двое на конюшне, следили, чтобы ночью кони не отвязались, не затеяли драку. Зимой в холодных цирках во время дежурств мальчики отчаянно мерзли: уж на какие только уловки не пускались, чтобы как-то согреться: собирали после представления на местах газеты и оборачивали ими ноги, закатывались в ковер, забирались в сено — и все равно тряслись, как цуцики.
Как-то, совсем окоченев, Виталий попытался было дерзко обойти запрет: снял со столба лампу-молнию и зажег — погреться от ее тепла, и вдруг — как из-под земли — хозяйка.
— Это еще что за люминация! — хрипло заорала она, кутаясь в тулуп.— Цирк спалить вздумали! Керосин без пути жгете! Опять ты, баламут окаянный, твои выходки.
Хозяин из тебя живо дух вышибет!..
С первых же дней мадам Котлик, как ее звали в труппе, невзлюбила своевольного мальчишку, озорника и заводилу. А началось со старого башлыка, который она купила на толкучке почти задаром Башлык был хотя и верблюжьей шерсти, да уж больно поношен.
Ходить в нем Виталий наотрез отказался: от "обновы" неприятно пахло паленым, видать, перед продажей над ним основательно потрудился горячий утюг.
— Ишь, прынц какой! — возмутилась благодетельница,— еще и не угодишь, дьяволу. Ну и ходи в чем знаешь, коли так...
Ее неприязнь, которую Лазаренко ощущал на каждом шагу, передалась и хозяину, тот тоже изводил попреками и придирками. Оказавшийся в непривычной и враждебной обстановке, мальчишка остро страдал, чувствуя несправедливость. Хозяин с хозяйкой проповедуют: не кради, не обманывай, а сами поступают наоборот — хитрят постоянно, ловчат, злобствуют. Это ожесточало, заставляло приспосабливаться, и неизвестно, кем бы он вырос, не окажись на его пути двух добрых наставников — Каролины и Луки Ивановича.
Каролина стала привечать новенького, когда он только-только входил в незнакомый и сложный мир цирка. Однажды увидела, как у мальчонки затуманились слезой глаза; взяла его за плечо, повернула к себе и сказала ласково, что плакать артисту цирка никак негоже.