Несчастье произошло во время второй репризы. Как обычно, она вставила ногу в кожаную петлю, укрепленную у седла, и откинулась назад — известный прием джигитовки, когда всадник,
свесив тело, волочит руки по опилкам. И в это мгновение поднялся с места, держа букет алых роз, молодой барин из первого ряда, намереваясь поднести цветы лихой девице. Конь взвился на дыбы, рванул вбок, перескочил через барьер и под истошные крики выбежал на улицу, волоча мотающуюся из стороны в сторону наездницу. Лишь на безлюдной базарной площади Топаз остановился, хрипя и вздрагивая всем телом...
Старый акробат Серж лечил пострадавшую по-цирковому — распаренными отрубями. Одиннадцатый день лежала Мария на кошме под навесом за глиняным забором, всеми забытая, как ей казалось, подавленная, и вдруг — боже ты мой! Во двор вместе с хозяйкой вошел Виталий и решительно направился к ней...
Позднее он рассказывал, как был потрясен ее исчезновением, как отчаянно метался, ища ее следы, какие уловки выдумывал, чтобы вызнать, где она. Объездил чуть ли не весь Туркестанский край, словом, отыскал Руслан свою Людмилу и уж теперь ни за что не отпустит ее от себя.
Оживленный и деятельный, в сопровождении мальчишек и приятеля гимнаста Жоржа привез с базара целую арбу дынь и арбузов. Господи милостивый, да для чего же столько, зачем? А вот посмотрите...
И ведь что удумал, фантазер этакий: отрежет у дыни макушку, выскоблит ложкой всю мякоть — и на солнце, сушить. Весь день потрошил со своими помощниками дыни, арбузы, баклажаны и молоденькие тыквы. А вечером по всему дворику протянули веревки и на них развесили фонарики из высушенной кожуры, и в каждом — зажженная свечка. В ночной мгле фантастически горели оранжевые, лиловые, зеленоватые, желтые огни — просто волшебная феерия! Мария отродясь такого не видывала. И вечеринки такой ни у кого и никогда не было. После представления пришла вся труппа, каждому выдали по тюбетейке из высушенной дыни, а ей, тоже из дыни,— искусно вырезанную золотистую корону. Гости сидели на коврах, разостланных на земле, пили за ее здоровье, шутили, смеялись, и самым неугомонным был Виталий.
Он выходил больную невесту и привез ее в Москву к началу зимнего сезона. Старик Никитин, отбиваясь от нападок жены, резко восставшей против «беглецов», буркнул в защиту любимца: «А я таких ценю: он и в сердечных делах не рохля...»
Девятого октября 1913 года Мария Яковлевна Малышева и Виталий Ефимович Лазаренко сыграли веселую, многолюдную свадьбу.
Эмблема французской кино фирмы «Пате» — кукарекающий петух — была широко известна. Ежевечерне на экранах всего мира шли видовые, художественные и хроникальные картины с этим символом. По вечерам на доме 36 по Тверской загорался веселый электрический петух, он вспыхивал и гас, опять вспыхивал и опять гас... Здесь располагалась московская контора «Пате». Сюда-то и пригласили в конце декабря 1913 года Виталия Лазаренко.
Принял его глава представительства г-н Кемлер, немолодой уже, седоватый мужчина, любезный и словоохотливый. Беседа за чашечкой кофе была короткой и приятной: фирма хотела бы снять на пленку прыжок господина Лазаренко, но только не через лошадей, это чересчур пресно. Журнал Пате смотрит весь мир, требуется что-то необычное, сногсшибательное, словом — сенсация. В Осаке, например, он видел, как местный комедиант-японец прыгал через десяток самураев с поднятыми кверху мечами; мечи, заметьте, острые, как бритва.
Это было весьма и весьма эффектно. Вот бы что-нибудь подобное. Ну, скажем, прыжок через русских стрельцов с бердышами, а еще лучше — через казаков с пиками. Дюжины две молодцов подняли кверху пики, а над ними алле-гоп! Это возможно?— Отчего же, хотите поэффектнее — будут вам и с пиками!
Кемлер довольно потирал руки, посверкивая кольцами на длинных пальцах.
— Отлично, отлично. А сколько понадобится времени, чтобы освоить такой номер?
— Месяц-полтора.
— О-о-о, очень, очень долго. Прыгун экстракласса — и месяц. А нельзя ли скорее?
Порешили: съемка через две недели, и происходить она будет не в самом цирке, а перед входом, на улице.
Прыжок требовал серьезной подготовки, и Лазаренко подчинил каждый свой день строжайшему, минута в минуту, режиму, уделив особенное внимание диете, которую порекомендовал приятель атлет Лурих: творог, сыр, яйца, немного рыбы, ежедневно четверть стакана оливкового масла, лимонный сок с медом, зелень, преимущественно петрушка и морковь. Перед каждым выходом на тренировку нанятый массажист энергично растирал ему ноги.
Прыгать через взвод солдат, держащих ружья с примкнутыми штыками, Виталию приходилось и прежде, но тут — двадцать четыре пики! Во время репетиций он перелетал через униформистов, конюхов, приятелей-акробатов с поднятыми граблями и метлами, раз от раза увеличивая количество людей.
На четвертый день его постигла неудача: основательно ободрал себе бок. Происшествие вызвало дома целую бурю:
— Никаких пик! Все! Жена ждет ребенка, а он харакири себе вздумал устроить...
Объяснение с Кемлером было тягостно-неприятным. Укоризненным тоном француз заметил, что по контракту господин Лазаренко обязан в случае отказа уплатить фирме неустойку... Но он не склонен обострять отношения. Нельзя ли заменить казаков кем-нибудь? Лазаренко ответил, что уже думал об этом, и предлагает прыжок через двух слонов. Это будет даже эффектнее, и к тому же такого еще никогда не было.
Лицо у мсье повеселело, шельмовски улыбаясь, он весь подался вперед:
— Через трех!— Старый лис вперился в гостя гипнотизирующим взглядом.— Ну? По рукам?— Он долго убеждал Виталия, и тот сдался.
Сутки спустя Париж санкционировал замену, и Лазаренко, набив карманы сахаром, с аршином в руках отправился в слоновник. Ласково разговаривая с Животными, он измерил самого крупного из них и помножил на три. По ширине живой барьер получался не больше, чем его «потолок» — девять лошадей, но зато был куда выше, чем все препятствия, какие он до сих пор одолевал.
В последнее время Виталий прыгал через два открытых автомобиля, в которых восседали миловидные артистки, при этом шоферы по его требованию не выключали моторы: их тарахтение создавало дополнительный эффект. Однако и «Бенц» и «Руссо-балт» были гораздо ниже слонов. Возьмет ли он этот барьер?
Готовясь к репетициям, он по совету Николая Никитина выстраивал из реек и полотнищ кумача некое неустойчивое сооружение, которое называл выгородкой,— оно заменяло слонов.
Прыжки были коронным номером Лазаренко, им отводилось большое место в его творческой жизни. Еще с той давней поры, когда Лука Иванович из цирка Котликова обнаружил у своего ученика природную прыгучесть и всерьез принялся развивать этот дар, Виталий усердно оттачивал свое мастерство сальтоморталиста, изощрял технику прыжков, стремясь лидировать и здесь. Едва услышит о какой-то незнакомой фигуре, как тут же загорится желанием проделать ее.
Чрезвычайно занимала его и форма трамплина. Долгое время он прыгал с жесткой «горки», или, по-другому, «подушки», которая не пружинила. На этот счет у него была тогда своя теория: для высокого взлета нужна не эластичность опорной площадки, а лишь точный угол ее наклона и сильный разбег. Отталкиваясь от «горок» различной крутизны, он настойчиво искал оптимальный вариант. Другие прыгать с его жесткой «подушки» не могли — не получалось. (Лишь много позднее Лазаренко окончательно остановится на упругом, хорошо подбрасывающем «дрючке».) Выработал он и систему прыжка: очень быстрый, нарастающий по темпу разгон и мощный, изо всех сил толчок.
Николай Никитин, сам отличный прыгун, напомнил: «Не забудь о запасе». В цирке из давно бытует неписаный закон: если на публике исполняешь десять флик-фляков, то на репетиции должен делать пятнадцать; то же самое и с дистанциями: нужен запас высоты, запас длины. Отрабатывая прыжок для съемки, Лазаренко день ото дня увеличивал выгородку и добился чуть ли не аршинного запаса. Теперь сложный перелет был доведен до автоматизма, он был уверен, что свободно перепрыгнет через трех слонов. Но не испугаются ли они, не поднесут ли сюрприз? Ведь эти животные — известные паникеры. Однако на репетиции в манеже все обошлось благополучно. Восторженный Бим-Радунский, наблюдая друга на тренировках, как-то не утерпел и пощупал икры ног прыгуна: «Поразительно! Настоящие стальные пружины!»