В старом цирке предохранительную сетку натягивали лишь для воздушного полета.
Гимнасты же на снарядах выступали без страховочных лонж и тросиков. На случай срывов внизу бдительно дежурил наторелый пассировщик. Умение пассировать было хитрой наукой, постигаемой долголетним опытом и особым чутьем. Скверно, очень скверно окончился бы этот дебют, не окажись здесь Григораса с его точным глазомером и крепкими мускулами. Он ловко, сильным толчком сбил инерцию падения. Виталий стоял на ногах цел и невредим, однако совершенно потрясенный происшедшим. Публика с облегчением захлопала, и Григорас, тяжело дыша, согнул еще дрожащего всем телом дебютанта в поклоне на три стороны.
За кулисами Каролина притянула его к себе и сказала непривычно серьезно: "Ну, артист, счастлив твой бог... Благодари Григория Максимовича, он тебе вторую жизнь подарил".
Вдруг кто-то грубо рванул Виталия за плечо, оглянулся — хозяин. Что ни случись — он тут как тут. Лицо искажено злобой: "Учили тебя, паршивца, так не переделывай на ходу!.."
— Никогда, слышишь, никогда не раздумывай! — строго наказал и Лукашенко.— Не переделывай на ходу...
Не раздумывай — это железное цирковое правило Лазаренко будет свято соблюдать всю свою творческую жизнь.
Как только Виталий стал выступать, его, подобно другим работающим ученикам, посылали после номера в публику на сбор "тренгеля".
Унизительная обязанность эта была гордому мальчишке люто ненавистна. Лучше бы еще три раза на трапецию подняться, только бы не это тошнотворное дело — ходи между рядами с протянутой тарелочкой, собирай подачку, кто сколько кинет. К тому же хозяйка обвиняет учеников в жульничестве, говорит, что приворовывают от "тренгеля", за щеку прячут. К Ваське Иванову даже в рот пальцем полезла.
В Ахтырке дела пошли из рук вон плохо, бывали дни, когда касса продавала пятнадцать-двадцать билетов. Труппу охватило уныние.
Хозяйка велела достать из ящика шарманку, коврик и отправила учеников выступать по дворам. Лукашенко, чтобы не видеть этого, как он говорил, гнусного позора, угрюмо закрылся у себя и не показывался до самого отъезда.
Целых три дня ходили уличные комедианты с утра допоздна, акробатничая на базаре, на привокзальной площади, в скверах, собирая жалкое подаяние. А следом неотступно тащилась мадам Котлик и после каждого сеанса забирала выручку.
Григорий Максимович Котликов, которого в цирковой среде знали лишь под псевдонимом Григорас, проявил себя как способный режиссер: он ставил пантомимы, придумывал оригинальные номера и особенно изобретательно оформлял бенефисы. Лазаренко участвовал в нескольких постановках Григораса, из которых более всего любил веселую сценку "Трубочист и подручный". Трубочистом был Григорас, а он, Виталий,— подручным. Они появлялись в манеже чумазые, перепачканные сажей (перед выступлением юный артист гримировал лицо, шею и руки смесью из жженой пробки и пива). На головах у обоих драные цилиндры — непременная деталь производственной одежды трубочистов. Вертлявый подручный нес на плече прокопченную лесенку и черное ведро с метелкой. Подобного рода парочка на городских улицах той поры — картина примелькавшаяся. Подручный, каким его изображал начинающий комик, был плутоватым малым, то и дело подстраивающим мелкие козни своему нерасторопному мастеру: смешно подшибал его лестницей, задевал, якобы нечаянно, метелкой, надевал на голову ведро. Пантомима органично перемежалась быстрыми акробатическими комбинациями, и в конце номера крепыш подмастерье утаскивал плече измочаленного мастера.
Вместе они также "работали перш". Григорас вставлял в металлический стакан, укрепленный на поясе, высокий десятиаршинный шест, покрытый в соответствии с тогдашней цирковой модой бронзовой краской, а Виталий с плеч Луки Ивановича взбирался по золотистому першу к самой его верхушке и там, продев ногу в петлю, выпрямлял тело и держался горизонтально, задорно раскидывая руки и сильно, как учила Каролина, прогибаясь в пояснице. Называлось это "делать флажки".
Под псевдонимом Братья Гриватто. Григорас и Виталий исполняли красивый воздушный номер доппль-трапе*, неизменно пользовавшийся большим успехом.
За годы, проведенные в цирке Котликова, Лазаренко участвовал едва ли не во всех воздушных номерах. Гимнастика нравилась ему. Зимой вот только плохо. В цирке холодюка — изо рта пар идет. Выйдешь в трико — тело все окоченеет, перестает тебе подчиняться, и дрожь мелкая бьет, словно в лихорадке. Возьмешься за железный гриф, а он как раскаленный. Раз даже кожу с ладони содрало; не работа — одна мука.
Любил Виталий участвовать в пантомимах, где надо было кого-нибудь изображать. С особым удовольствием исполнял "Садовницу", мимическую сценку на лошади. А поначалу взбунтовался: показалось постыдным надевать девчоночье платье.
— Это еще что за новости! — рявкнул Григорас, готовивший сценку.— Будешь барышня, и весь сказ!
Виталий набычился и буркнул, не поднимая головы:
— Не буду... девчонкой.
И в тот же миг получил такую затрещину, что с ног долой.
— Григорий Максимыч,— неожиданно вмешалась Каролина, возникнув, как все добрые феи, в самую нужную минуту,— давайте я с ним позанимаюсь мимикой. Пойдем, Виталик, пойдем...
Они шагали кругами за конюшней, где Виталий каждый вечер после джигитовки прогуливал солового Янычара лихой черкешенки. Добродушным тоном, даже вроде шутливо Каролина объясняла: стыдного тут ничего нету, раз он артист, тому придется играть всякие роли. Такая уж это профессия. Она же ведь тоже выходит в мужском костюме. И Григорас, когда был мальчиком, выступал в платьице. Публике больше нравится, если трудные трюки делает девочка.
*Двойная трапеция с одним общим грифом была распространена в старом цирке
Несколько дней подряд Каролина обучала "садовницу", как вскапывать воображаемой лопатой грядки, как отбрасывать землю, сама удивительно красиво проделывала все движения: сеяла семена, сажала рассаду.
На первом же выступлении, когда юная наездница, в белом фартучке поверх розового шелкового платья, с розовым пышным бантом в светлых кудряшках, выразительно исполнила на крупе бегущей по кругу лошади пантомиму, публика пришла в такой восторг, что бросала искусной "садовнице"конфеты, яблоки и без конца вызывала на поклоны.
Во второй вечер, однако, получился большущий конфуз. Румяная Гортензия, окрыленная вчерашним успехом, с таким усердием "рыла землю", что от резкого движения белокурый парик слетел на ковер... Раздался оглушительный хохот. Он все усиливался по мере того, как росло смущение незадачливого артиста, стоявшего на коне с растерянным видом и прикрывавшего свою чернявую круглую голову руками.
В сущности, это был первый взрыв смеха, незапланированно вызванный будущим знаменитым клоуном.
Пошел шестой год обучения. Виталий Лазаренко уже настоящий артист. И внешне за это время изменился. По настоянию Каролины всегда аккуратно причесан. Штиблеты хоть и с ноги хозяйских сыновей, а неизменно начищены до блеска. Его стала остро занимать собственная физиономия. Если случалось выкроить несколько свободных минут, тайком от чужих глаз подсаживался к зеркалу, смахивал с него налет пудры и с ненасытным интересом всматривался в свое отражение, то приближаясь к стеклу, то отдаляясь; сильно скосив глаза, разглядывал себя в профиль, растягивал рот, изучая щелки между зубами, пробовал оттянуть свой курносый нос книзу. Досадливо морщился: да уж, подкачал... А вообще — ничего. Симпатичный...
Чуткий к личному успеху, он не раз ловил похвальные слова о себе и уже привык слышать, что он — талант, что обогнал учеников, поступивших много раньше его, что сообразительнее других и бойчее. Даже Котликов стал к нему не так строг. Григорас, когда ставит новые пантомимы, дает ему небольшие рольки. А в "Пожаре во время рандеву"он сыграл даже комического старика торговца. Сам придумал сделать его горбатым и с пейсами. Лукашенко пообещал передать ему вскорости трудную мимическую сценку на лошади "Моряк в бурю".
Самого же Виталия все более влекла профессия клоуна. Веселые проделки шутника и проказника рыжего неустанно занимали его. Только вот хозяин почему-то против: "Да что вы как сговорились: Иванов давеча — "хочу рыжим". Теперь и туда же. Выкинь из головы".