ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
НЕПОВТОРИМАЯ ВЕСНА
Весну 1923 года Лазаренко прожил необычайно плодотворно. Используя каждый свободный час, он энергично занимался самообразованием: ходил на многочисленные в ту пору диспуты, бывал на выставках художников, не пропускал поэтические вечера — оттачивал свой художественный вкус, впитывал идеи, расширял угол зрения. С поражающей целеустремленностью искал новое и в своем клоунском деле: упорно тренировался, изобретал трюки, обогащал свой репертуар.
В эти же самые дни, а точнее, 17 апреля, в его альбоме появилась длинная, на страницу, запись, сделанная А. М. Данкманом, будущим радетельным цирковым руководителем, а пока подвизавшимся в директории на вторых ролях. В этой записи дан проницательный анализ творческой жизни тогдашней арены и места в ней народного шута; с тревогой отмечалось, что многие артисты «застыли в своем мастерство и не совершенствуются, и только Виталий Лазаренко, как видно, до последних своих дней останется «цирковым бунтарем» — крепко засели в нем лучшие старые традиции, и в эти лучшие формы он постоянно вкладывает новое содержание».
Такой яростный труд, конечно же, приносил свои плоды: «бунтарь» сделался самым популярным артистом цирка. О нем много писали газеты и журналы, а директора провинциальных цирков забрасывали предложениями. А после того памятного выхода на юбилее Мейерхольда не было отбоя от приглашений выступать на вечерах и эстрадных концертах.
Торжественное чествование выдающегося деятеля советского театра Всеволода Эмильевича Мейерхольда было назначено на 2 апреля 1923 года. Горячий почитатель его таланта, Лазаренко увлеченно готовил приветственное слово от цирка, отнесясь к выделенным ему трем минутам со всей серьезностью. Он встретился с Николаем Адуевым, и поэт написал специально к этому случаю теплый монолог. Однако какая-то неудовлетворенность сдерживала Виталия Ефимовича. Нет, заключил он после основательных раздумий, цирковое приветствие должно выделяться, должно быть особенным, непременно коротким и ярким, как вспышка фейерверка. Он не успокоился до тех пор, пока не придумал оригинального решения.
Юбилейное торжество состоялось на сцене Большого театра. В полутьме кулис делегат цирка облюбовал себе место в стороне от всех, чтобы ничто не отвлекало. На пожарной лестнице, сидя на которой было удобнее всего «зарядить» ходули.
И вот наконец его очередь. Когда из глубины сцены появилась долгоногая фигура в клоунском костюме, ступающая энергичным шагом, его сразу же узнали — вспыхнули аплодисменты. Лазаренко подошел к столу президиума и развернул длинный, аж до самого пола, свиток-адрес горячему поклоннику арены от его верных друзей — артистов цирка. Указав широким жестом на свой исполинский рост, клоун произнес короткую, как он любил, зажигательную шутку, которую потом будет повторять вся Москва: «Великий — ве-еле-и-и-кому!»...
Через десять лет общественность торжественно отметит тридцатипятилетие актерской деятельности Виталия Лазаренко, удостоенного в связи с этим высокого звания заслуженного артиста республики. И Мейерхольд откликнется на юбилей статьей в «Правде». Публицист сцены назовет публициста манежа талантливым пропагандистом, неутомимым борцом «за политическое осмысливание наиболее консервативной разновидности лицедейства, какой является искусство цирковой арены... Его не пугали ни многочисленные административные кары царских чиновников, ни одиночество, ни прямое противодействие отсталых элементов цирка. С мужеством передового бойца Виталий Лазаренко вел и ведет свою работу по превращению отвлеченного зрелища в агитационное искусство»!.* Сохранилась и его пространная телеграмма, в которой он сердечно поздравлял юбиляра, «блестящего мастера циркового искусства, первого советского циркача, агитатора, любимца масс».
Художественная жизнь тогдашней Москвы била ключом. Активно велись творческие поиски новых путей в искусстве,
*Мейерхольд В. Э. Юбилей Виталия Лазаренко — «Правда», 1933, 16 мая.
рождались новые течения, изобретались новые приемы и формы. Человек компанейский и легкий на подъем, Лазаренко старался не упускать ни одной премьеры, ни одной генеральной репетиции, ни одного нового кинофильма, ни одного театрального просмотра.
Друзья, Адуев и Арго, пригласили его на свою оперетту «Жирофле-Жирофля», и он был захвачен красочным зрелищем: спектакль искрился весельем, музыкой, куплетами, затейливыми танцами. Постановщик спектакля А. Я. Таиров, давний почитатель цирка, перенес с арены множество комических фортелей, позаимствованных у рыжих, акробатические каскады и кувырки. И настолько удачно все это применил, что разбуженная фантазия клоуна подсказала для его работы несколько смешных штрихов. Удивило, что и музыка и трактовка всех персонажей да и сам воздух этого спектакля были густо пропитаны эксцентрикой. Вспомнились вечера «Эксцентриона», Видать, голубушку эксцентрику высоко почитают здесь.
Впрочем, не только здесь. Так совпало, что на этой же неделе его пригласил по старой памяти и Фореггер в свой театр. Театр небольшой, но оригинальный, назывался Мастфор, что означало Мастерская Фореггера. Здесь все или почти все было построено на эксцентрике. У Фореггера, положим, мастерская, а вон в Петрограде создана целая фабрика эксцентрического актера (или сокращенно ФЭКС). Саша Серж-Александров, цирковой приятель, на днях приезжал оттуда и с огоньком рассказывал, что организовали эту удивительную фабрику пятеро молодых режиссеров и художников, люди энергичные и по-настоящему талантливые. Саша участвовал в их постановке «Женитьба», играл профессора Эйнштейна, о котором Гоголь и понятия не имел, его придумали сами режиссеры. Эксцентрика, кино и цирк и у них на первом месте.
Стремлением к оригинальным формам покорили Лазаренко и еще одни его новые знакомые — из школы кинематографии, или «кулешовцы», как их называли иногда по имени ее организатора и руководителя Льва Кулешова, известного впоследствии деятеля киноискусства.
Располагалась школа рядом с цирком, в здании бывшего театра Зона. Молодежь страстно увлекалась акробатикой и эксцентрикой, и частенько кто-нибудь из них затаскивал к себе популярного клоуна, чтобы поучил «сальтировать». Будущие киноартисты любили порассуждать об эксцентрических трюках, о гротеске, о комическом сгущении. Это был необыкновенно дружный коллектив молодых людей, спаянных общностью взглядов на искусство.
Ребята водили его и на свои «сеансы кино без пленки» — динамичные, увлекательные, необычные по форме представления.
Этой же весной Лазаренко свел дружбу и с Григорием Александровым, молодым, статным гимнастом, которого привел в цирк на замену выбывшего по болезни вольтижера Петр Руденко, возглавлявший воздушный полет. Рослый, плечистый, с красивым лицом, новичок выглядел очень эффектно вверху на мостике. И в жизни двадцатилетний артист оказался очень общительным, свойским, всегда окружен цирковой братией. Лазаренко случайно услыхал, как Александров за кулисами увлеченно распространялся о своем участии в какой-то необыкновенной постановке, на сцене Пере-тру, помещавшейся в особняке А. И. Морозова. Что за Пере-тру? Так сокращенно называется Передвижная труппа Пролеткульта. В их коллективе все сплошь бредят цирком и много тренируются.