В первых числах мая 1924 года Каменский по обыкновению шквалом налетел на Лазаренко и потребовал:
— Брось всё и немедленно марш в Камерный театр! Тебя хочет видеть Александр Яковлевич. У него к тебе чудесное предложение, какое — скажет сам. Ну что же ты сидишь! Вот пальто, вот шапка!
С Таировым, руководителем Камерного театра, спектакли которого производили на Лазаренко неизгладимое впечатление, он познакомился еще в 1919 году в Доме цирка. Неизменно общительный и отзывчивый па юмор, Александр Яковлевич заводил беседы о цирке, давним поклонником которого считал себя. «Люблю Ваше искусство, неизменно радуюсь ему. А. Таиров, 24 марта 1919 года»,— сделал он запись в альбоме Лазаренко.
И в этот раз он принял старого знакомца радушно, всматривался в гостя своими умными, проницательными глазами. На его плотной, ладно сбитой фигуре изысканно сидел серый костюм нездешнего покроя. Камерный театр недавно вернулся из многомесячных заграничных гастролей, прошедших с триумфальным успехом. Таиров попросил дежурную никого не впускать к нему н учтиво предложил:
— Кофе?.. Тогда, быть может, это? — Распахнул дверцу шкафчика и кивнул на бутылки с иностранными этикетками.— Ну, нет так нет,— понимающе улыбнулся.— В таком случае незамедлительно приступаем к делу.
Руководитель Камерного театра повел речь о мастерстве актера, о внешней технике в сценическом искусстве. По его глубокому убеждению, актер обязан настолько развить свое тело, чтобы оно стало гибким и послушным его воле. Он мечтает о таких актерах, чтобы тело их надежно откликалось на каждое движение души, на каждую эмоцию, как волшебная скрипка Страдивариуса откликается на малейшее прикосновение пальцев.
К сожалению, у многих жрецов Мельпомены — губы Таирова тронула насмешливая улыбка — тело не Страдивариус, а трехструнная балалайка, на которой с грехом пополам можно сыграть «чижика». Само собой разумеется, что без упорного, серьезного тренинга добиться высокого результата немыслимо. В идеале следовало бы открыть школу для детей семи-восьми лет и вырабатывать нового актера из них. Таиров задумался и выдохнул: но это в будущем. Теперь же он уповает на молодежь, принятую в студию их театра. В ней уже обучают пластике по системе Далькроза, балету, фехтованию, немного занимаются акробатикой и жонглированием, но... как бы это сказать — дилетантски.
Слушал Лазаренко с глубоким интересом и уже догадывался, для чего приглашен.
— Нашим студийцам,— сказал Таиров, выйдя из-за стола и присаживаясь рядом с гостем,— было бы весьма и весьма полезно поупражняться с таким мастером, как вы.— Таиров назвал Лазаренко звездой цирка, расточал похвалы его искусству владеть своим телом — о такой натренированности актерского аппарата можно только мечтать.
— Ну так что, уважаемый Виталий Ефимович, как? Ваше слово?— Он мечтает и надеется, что между ним и Камерным театром установится настоящая дружба.
Порядком смущенный высокими словами столь уважаемого деятеля театра, Лазаренко ответил, что приглашение для него, конечно, большая честь, но сможет ли он воспользоваться им?
— Ведь если я и звезда,— отшутился он с ироничной усмешкой,— то блуждающая и уже двадцатого июля должен взойти над Уфой: контракт, ничего не попишешь...
— Вот незадача! — искренне огорчился Таиров.— Ну хотя бы до отъезда, и то дорого, а вернетесь — возобновим.
Хотя и с некоторой неуверенностью, он горячо взялся за дело и сразу же вошел во вкус и уже с нетерпением ожидал следующих занятий.
Однажды в тренировочный зал заглянул Таиров. Учитель акробатики поделился своими замыслами: хорошо бы заниматься с молодежью и другими жанрами циркового искусства, великолепно развивающими координацию движений. План понравился. В потолке пробили два отверстия, укрепили тросы; Лазаренко вместе с машинистами сцены и студийцами подвесил трапецию и кольца, а следом была натянута невысоко от пола и проволока. Побалансировать на ней и поупражняться на кольцах стали приходить и актеры театра во главе с обворожительной Алисой Георгиевной Коонен. На занятиях царило приподнятое настроение, они много дали и самому Лазаренко. С удовольствием будет вспоминать он о днях, проведенных на Тверском бульваре, 23, где всегда было так интересно и так весело и где постоянно встречал своих друзей — Адуева и Арго, Каменского и Голейзовского, Павла Кузнецова. И впрямь Лазаренко стал другом этого театра: в его архиве сохранилось несколько теплых телеграмм, подписанных «Ваш Камерный театр».
В день закрытия сезона Лазаренко получил от Центрального управления госцирками грамоту за выдающиеся достижения в своем искусстве. «Вы — один из первых работников цирка,— говорилось в ней,— который использовал арену для революционной сатиры, чем несомненно закрепили за собой право на звание Первого Красного Народного шута».
Итак, упакован в ящики клоунский реквизит, наклеены ярлыки: «Москва — Уфа».
После триумфальных выступлений в уфимском цирке знаменитый смехотвор посетит города Урала, Сибири и Дальнего Востока.
В Чите ему предложили поехать по Китайско-Восточной железной дороге в Харбин. Незадолго до того, в мае 1924 года, в Пекине состоялось китайско-советское совещание, несколько разрядившее обостренную обстановку в этом районе. На совещании было достигнуто соглашение о совместном управлении дорогой. Таким образом, смогла осуществиться первая, и единственная, зарубежная гастроль Виталия Лазаренко.