ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД
Семнадцатого мая 1938 года исполнялось сорокалетие творческой деятельности Лазаренко. Сам актер расценивал юбилей в одном из писем как «отчет в моем лице всего цирка». Началась подготовка к юбилейным торжествам, которая усложнялась тем, что в это время артист гастролировал по городам Дальнего Востока. Его выступлений, широко рекламируемых, ожидали там, и он не хотел нарушать данного слова. А несколько позднее, в первых числах августа, когда начались события на озере Хасан, он вместе с сыном и партнером-шпрехшталмейстером А. А. Ивановым выехал обслуживать воинов-пограничников.
Лишь в конце года возглавляемая им группа смогла вернуться в Москву. Чувствовал себя мастер прескверно. Больной и усталый, он сильно сдал и внешне. Через все его письма и телеграммы этого времени проходит сквозным мотивом: выбился из сил. «Я очень редко стал писать письма, это объясняется тем, что я за свою жизнь очень устал» *.
В письме Е. М. Кузнецову, ожидавшему статью, объясняет задержку отчаянным утомлением. «Вы же знаете, за всю свою жизнь я никогда не отдыхал...»*. В другом письме ему же: «За все годы я имел только один отпуск». Из телеграммы в главк: «Систематически лишаете выходных...» Еще одно свидетельство — неопубликованные воспоминания художника Б. А. Зеленского, близкого к семье Лазаренко. Виталию Ефимовичу нравились работы молодого графика, он поручал ему делать плакаты для своих выступлений и привлек для иллюстрации будущей книги.
Человек наблюдательный, как и многие люди его профессии, Зеленский отметил перемену в облике актера, вызванную болезнью. «В ответ на его жалобы я резко заявил, что считаю: надо бросить на время свою работу и лечиться. В. Е. выслушал мою взволнованную тираду чрезвычайно внимательно, слегка наклонив голову вправо»*. О том же сообщается и на других страницах воспоминаний: «Чувствовалась большая человеческая утомленность... Много раз давал он себе слово отдохнуть, написать книгу о цирке, но не мог оторваться от круглого манежа, его, как магнит, притягивал свет ярких ламп, смех зрителей и благодарное обожание ребятишек».
*ЦГАЛИ, ф 2087, оп 1, ед хр 79, л 44
*Там же, ед. хр. 88
*Хранится в архиве автора.
Б. А. Зеленский приводит рассказ своего приятеля Лазаренко-младшего о том, как отец во время гастролей незадолго до юбилея простудился. «В. Е. продуло, и у него болела спина, да так сильно, что даже разогнуться не мог. Дирекция упросила его: «Хоть только покажитесь публике». Так вот несколько дней его водили на представление под руки и перед выходом на манеж буквально распрямляли... Все это потом сказалось на В. Е. и привело к печальному концу».
Еще по дороге Виталий Ефимович утвердился в мысли остановиться не дома, а в гостинице. Было тому две причины: первая — женился сын, и вторая — разлад с Марией. Он жил только для своей работы, жертвуя всем; находясь в постоянных разъездах, отсутствовал месяцами — какой уж тут семейный очаг... Недовольство жены все росло и росло, и вот они стоят перед разрывом.
Ему предоставили номер в «Национале». Здесь он встречался с друзьями, и главным образом с Лебедевым-Кумачом, здесь за небольшим письменным столом у окна, выходившего на любимую улицу Горького, они напряженно работали над репертуаром, отсюда пешком, теперь уже не торопливым шагом, как привык, а с долгими передышками добирался до Цветного бульвара, где полным ходом шла подготовка к юбилею.
И больше всего хлопот выпало с устройством отчетной выставки, посвященной сорокалетию творческой деятельности. Ее монтировали по всей окружности фойе, на обеих стенах. Экспозиция включала сильно увеличенные фотографии, старые афиши, еще с твердыми знаками и ятями, программки, плакаты, адреса, отзывы, почетные грамоты от предприятий и воинских частей и снова снимки, снимки, снимки... Объективы фотоаппаратов запечатлели знаменитого клоуна на разных этапах его творческого пути. Сорок лет безостановочного движения вперед, долгие годы в едином строю с народом: и на фронте, и на ударной трудовой вахте, когда разворачивалась суровая битва за социализм, и в дни тяжких испытаний, и на веселых празднествах и торжествах по случаю одержанных побед. В этой слитности, в этой нераздельности со страной — вся его биография.
...Вот Виталий Ефимович беседует со знатной ткачихой Дусей Виноградовой; шуточная подпись: «Две знаменитости». А рядом — отпечатанное на листке ученической тетради длинное приглашение: «От имени семитысячного коллектива рабочих, ИТР и стахановцев фабрики имени Ногина г. Вичуга приветствуем вас, великого мастера советского социалистического искусства, и надеемся на то, что мы увидим вас на сцене нашего рабочего клуба». Разумеется, приглашение было принято. Приехал артист на родину стахановского движения в текстильной промышленности загодя, работницы водили его по цехам, знакомили с особенностями своей профессии. Позднее, в записках Лазаренко скажет, имея в виду это посещение: «Я по природе общительный человек, люблю людей, жизнь, люблю бывать на фабриках, опускаться в шахты, смотреть восхищающую тонкой рассчитанностью движений работу ткачих».
Фотокорреспондент «схватил» любимца публики стоящим на барьере Ростовского цирка, он приветствует водителей — участников прогремевшего на всю страну автопробега Москва — Каракумы; шоферы застенчиво улыбаются, смущенные неожиданным всеобщим вниманием.
А вот клоун-гражданин снят под сводами огромного, как стадион, механосборочного цеха Сталинградского тракторного завода, одного из первенцев пятилетки. Стоя на сдвинутых столах, комик рассказывает о чем-то очень веселом — не меньше тысячи собравшихся во время обеденного перерыва рабочих дружно от души хохочут, смеющимися лицами заполнена вся фотография. Еще на одном снимке клоун представлен выступающим уже не в цехе, а под открытым небом, на производственной площадке у горьковских корабелов.
На следующей фотографии публицист арены, в меховой дохе, с капюшоном, в унтах, сидит на санях, запряженных цирковыми шпицами, а рядом — три «белых медведя» — в таком виде он встречал героев-челюскинцев. А вот снимок, хорошо знакомый многим зрителям — он обошел чуть ли не все газеты и журналы. Фотокорреспондент зафиксировал артиста на высоченных ходулях, выступающим на полевом стане в недавно организованном узбекском колхозе. Зрители, в полосатых халатах и тюбетейках, сидят прямо на земле, поджав под себя ноги; четверо всадников, живописно вырисовываясь на фоне горной цепи, смотрят концерт, не слезая с коней.