Они с одноклассницей Машкой Вострик так и поступали; носили сдавать "добычу" на Семинарские базы, в пункт приёма всяких металлических штук, открученных страждущими. Чаще всего Кэт доставались морозильные камеры от старых холодильников вроде "Полюс" или "Мрiя" - их сбрасывали в заросшие пропасти Ленивца. Достаёшь из рюкзака отвёртку и пытаешься выковырять морозилку из пластикового плена. Иногда поддавалась сразу, иногда приходилось повозиться. На базе железо взвешивали, платя мелочь, которую Кэт тайно тратила на шоколадки и колу.
Потом грязь растаяла, овраги превратись в зыбучую чавкающую массу. Когда Кэт вернулась в дом творчества, наступила весна, по асфальту Грузовой улицы неслись два прозрачных, плоских потока, пропадая в темную воронку "ливнёвки". Открыв дверь кабинета, Кэт увидела - суровой Тамары Григорьевны, руководительницы студии, нет, вместо нее "моду" вела маленькая блондинка с серыми, слегка миндалевидными глазами. Наталья Андреевна пришла на практику из педагогического колледжа. Когда Кэт ее впервые увидела, Наталья Андреевна склонилась над столом, раскладывая выкройку юбки-шотландки. Завороженная Кэт вытащила из пакета свои нитки, ножницы, развернула кусок полушерстяной материи в черно-бежевую скошенную клетку. И все занятие Кэт приглядывалась к практикантке, точно уже где-то видела ее раньше, но где? Движения, жесты, интонация голоса, "матросский" воротничок старой вязаной кофточки - напомнило бесстрашную "Сейлормун, Луну в матроске" из японского мультика. И манера выставлять вперед замазанный носок демисезонных сапожек, и стрижка-каре, и даже чуть выдающиеся зубки кролика - все в ней почему-то необычайно понравилось Кэт. Пропускать студию перестала, наоборот, с интересом втянулась в новое для себя увлечение. Раньше Кэт не шила ничего сложнее наволочек. Тут же за три недели они свои юбки все-таки сшили, хоть и не без помощи практикантки. Наметывая синтетическую подкладку, от усердия высовывала розовый язык и колола себе пальцы. Ей очень хотелось услышать похвалу. Дома швейной машинки у них не было - ездила шить к бабушке на Бурова, иногда они строчили вместе с Машкой у нее дома. Потом они даже устроили в актовом зале мини-показ готовых моделей. На фото остались неуклюжие семиклассницы, Кэт стоит на сцене в черной водолазке, клетчатая юбка, ей самой сшитая, сидит неплохо, да и как иначе - Наталья Андреевна лично подгоняла по фигуре получившиеся "мешки". Серый глаз Натальи Андреевны отражает красную вспышку, в ней проглядывает нечто альбиносное, но другого снимка на память не осталось - Кэт потом тихонько отцепила это фото со стенда "Наши достижения".
Почему она так сильно привязалась к Наталье Андреевне, которую почти не знала? Что вообще это было - обман, наваждение? Объяснить в двух словах нельзя. Сказались, наверное, тоска по сестре, которой у нее не было, нереализованная мечта о задушевной подружке, обиды на маму, вынужденную из-за работы редко бывать дома. Но главное - Наталья Андреевна была не учительница. Педагог дополнительного образования - это уже иное, она не принуждала, но помогала и объясняла. К Наталье Андреевне девчонки-семиклассницы могли прибежать в не свой день, потрещать о косметике, пожаловаться на непонимающих взрослых.... Начало "культа Натальи Андреевны" положила вовсе не она, а задумчивая и нерасторопная Светка Мамлютина - вот уж от кого не ожидали. Однажды Светка явилась в сиреневом свингере (пальто с цельнокроеным большим воротником-капюшоном) и надменно сказала, что в точно таком же, только, разумеется, на три размера меньше, ходит Наталья Андреевна - она ее видела спешащей к остановке. Видок в этом пальтище у Мамлютиной был еще тот - точно слона захомутали, обернув в фиолетовый кашемир. Но вскоре стиль а ля Наталья Андреевна утвердился у них как стандарт и эталон. И еще долго они неосознанно ему следовали, выбирая себе деловые костюмы невеселых цветов, юбки средней длины с разрезом под коленку, длинные свитера с отложным воротом и т.п. Кэт подключилась к этому странному почитанию Натальи Андреевны самой последней.
Дистанция между девчонками из ее класса и Натальей Андреевной сохранялась, но довольно слабая, и чем дольше она у них вела студию. Тем больше о себе рассказывала. Она болтала с подопечными о родном городке, призналась, что и не собиралась идти в колледж, но пришлось оставить частный институт. Кэт могла лишь догадываться, что родители Натальи Андреевны работали в доме культуры, спасались подсобным хозяйством, а многие наряды перешивались ей из обносков двоюродной сестры, которая была гораздо выше и толще..... И даже обожаемая девчонками волчья шубка - скорее перекрашенный химией безродный пёс с густым вздыбленным подшёрстком. Кэт оказалась к Наталье Андреевне чуть ближе остальных. Выяснилось, что на ее шубку странно реагируют собаки - начинают выть и припадать пастями к земле, и она попросила проводить ее до вокзала по пятницам. Наталья Андреевна уезжала на выходные в свой городок после занятия в 16.45 и боялась собак, стаями бегающих по Грузовой улице. Подбегут, понюхают край шубы и скалятся, а потом как завоют, как отползут на брюхах, как закатят глаза....
Эта пахнущая не то псиной, не то волчиной шубка и подарила Кэт возможность спокойно пройти с Натальей Андреевной через всю Грузовую к вокзалу, показать ей свои любимые места - поворот, башню, длинную кирпичную стену, испещренную надписями, Иверскую церковь, уже год стоявшую в строительных лесах. Наталья Андреевна слушала ее и улыбалась.... Привокзалье выглядело в 1990-е неуютно, асфальта на Грузовой улице остался тонкий сбитый слой, фасады деревянных домов облезли, старая булочная была ни жива, ни мертва со своими закрытыми ставнями, вымазанным густой рыжей краской. Но Кэт говорила обо всем с жаром, как заправский экскурсовод. Что конкретно - уже не вспомнить, отпечаталось больше, как они шли и говорили по пути обо всем на свете, будто Наталья Андреевна - старшая сестра. Кэт уморила ее страшилками про привидения, мумии эсэсовцев в подвалах, и самую любимую - про трамвай, врезавшийся в похоронную процессию: - вот на этом самом месте, где мы сейчас идём, прямо у дома творчества это было в 1974 году, хоронили одного колдуна. А потом очень грустно идти к себе на Семинарку (спустя лет 20 она удивится, узнав, что родные места на электронной карте подпишут Семинарской слободой - Семинарка была в ходу, но никак не слобода, эта слобода исторически Покровская).
Еще парадокс: Кэт довольно смутно помнила улицу Пушкина в 1990-е, но переулок Хлебный ее мозг запечатлел вплоть до мельчайших деталей. Кэт жила там до 12 лет с мамой, папой и бабушкой в небольшом частном домике с огородом. В его стену Катин дедушка вмуровал мелкие камни и несколько осколков от кирпичей Иверской церкви. Бабушка, узнав об этом, сильно ругалась, но дедушка отбился, говоря - Иверская теперь нефтелавка, а не церковь. Долгие годы, переехав оттуда на Семинарскую улицу, Кэт нарочно ходила в школу мимо бывшего своего дома, чтобы рассмотреть проступавшие сквозь синюю краску мелкие камни. Хлебный переулок после пересечения с улицей Пушкина делал небольшой изгиб, след прошлых застроек, и Катя всякий раз его старательно огибала, не вдумываясь, что это и отчего. Ее интересовало солнце, кошки, лужи, первые клейкие почки, старые высокие тополя, непонятнее провалы и холмики, обросшие изумрудным мхом. Она на все смотрела, будто видела впервые, или проспала, или проболела долго, а теперь вновь узнает и радуется. Тут подловило ее сплошное déjà vu, постоянно Кэт попадала в сладкий плен забытого узнавания. Иногда видишь улицу, дома, сад, школу, и все вроде бы то же самое, что наяву, давно знакомо, но расположение их немного отличается от настоящего. Кэт часто казалось, будто ее школа почти примыкает к Орёл-2 и за яблонями уже только серый забор да узкая тропка. На самом деле между 31 школой и грузовой станцией Орёл-2 есть дома, старые деревянные из чернеющих шпал, с резными остриями над крыльцом, и несколько послевоенных двухэтажных. В действительности от серого бетонного забора станции есть широкий проезд, весь усыпанный сеткой мелких луж, ничуть не узкий; напротив, дальше он расширяется и перед вратами Орёл-2 открывается небольшая пустая площадка, тоже вся в ямах. На ней, под смутной тенью кривоватой, вывороченной лиственницы, растущей у конторы грузового двора, наверное, с царских времён, Кэт училась кататься на велосипеде и падала в лужу.