2 сентября. Вчера на могиле Пэна посадил с моими (Валя, Тася, Лора) цветы. У Мейтиных: чтобы были готовы встретить японских кинематографистов. А сегодня - уже с японцами. В Доме культуры из "витебских красавиц" выбрали на роль Беллы Люду Кореневскую, на музу Шагала совсем не похожую. Еврейские мелодии будет играть скрипач Лёня Богорад. Ездили к Пэну.
3 сентября. С японцами у Мейтиных. Рая сделала еврейский обед, фиш, цымес, тэйгелах. Съемки: Белла (Люда) у окна, на подоконнике - керосиновая лампа. Мои рассказы японцам.
5 сентября. Кто бы мог представить совсем недавно это: 20 минут передача - и все разговоры о Шагале. Конечно, многое инсценировано в фильме очень наивно. Пришли на вокзал. По расписанию нашел два поезда, которые расходятся в разные стороны. Марк уезжает (его не видно), Белла провожает - ее снимают. У вагона. Говорю: "Но поезда были не такими". Японцы: "А для нас это и есть вчерашний день, устаревшие вагоны".
8 сентября. Тут, где сливаются Витьба с Двиной, Пушкинский мост поднялся над волной - в линиях четких, строг и красив, прошлое с будущим соединив… Тучи плывут, словно время плывет ~ белых снежинок и дней хоровод. И на просторе придвинской земли пушкинский профиль мелькает вдали…
Ровно в 17 стоял у микрофона. Говорил о Пушкинских дорогах, подорожной, улице, мосте. С Лапинским и Казаком (и подскочил Салтук незваный) сняли покрывало. Конопелько – Пушкин на белорусском, Попкович – перевод "Окна", Ягодницкий – о работе с Казаком, Шмаков - "Памятник", романсы (специально притащили рояль) – Ольга Даренских и Тамара Дадеркина, камерный хор Марка Миротина, бальный танец. И я еще в заключение - о "Дубровском", "Полтаве", "Истории Петра" и прочел "За годом год". Кажется, все получилось. Но многим не понравилось, что маленький Пушкин, не поняли, что это памятный знак поэта, и вовсе не нужна монументальность.
9 сентября. В театре в почетном карауле у гроба народного артиста Труса, с которым мы часто разговаривали о драматургии и спектаклях.
12 сентября. Бородулин: есть сигнальный шагаловской книжечки, "высылаю тебе". Он договорился в переизданиях, что к юбилею выйдет мое "Избранное". Все это Рыгор выпалил единым духом, довольно нежно.
13 сентября. С Григорьевым вместе подошли к Пушкину (в день открытия он был в отъезде): сожалеет, что Пушкин такой маленький, он "еще меньше ростом, чем я, а я же на каблуках туфли ношу… пусть Казак делает Короткевича крупно, как Колас в Минске, даже с его героями".
23 сентября. Праздник поэзии в Ушачах. Разделились наш группы. Я с Вертинским и Законниковым поехали в Глыбочку. Выступили в совхозе, потом хорошо посидели с родителями Сергея. Там и ночевали "на верхотуре".
24 сентября. Ночью переводили стрелки. Встали - туман. Выпили по холодной рюмке водки, набрали яблок из законниковского сада - и снова в Ушачи. Там выступали на площади. У дома Бородулина, уже обложенного кирпичом. А вчера заезжали к дому Бровки в Путилковичи, и я подарил два фото.
28 сентября. Перекапывал картофельное поле. Много земляники - и какой аромат.
26 октября. Мой текст плаката: "Каб зямлю не пакінула квецень, каб жыцця красавалі сады, дапаможам чарнобыльскім дзецям, тым, хто трапіў у зону бяды!"
4 ноября. В книжном путем обмена, за так называемые "баллы" у меня в руках Библия!
6 ноября. В журнале "Слово" - записки Арона Симановича о Распутине.
7 ноября. По теле "Комиссар" Аскольдова, который долго продержали под спудом. В "Дружбе народов" – "Христианство и антисемитизм" Бердяева.
9 ноября. Рыгор переслал с Вальдемаром Калининым шагаловскую сувенирку "Марк Шагал. Паэзія" - на двух языках. Мой перевод "Письма" и бородулинский с моего на белорусский. Бородулин: "Быков увез в Париж два шагаловских экземпляра, один - Синявскому, второй - Заборову".
20 ноября. Умер в Сочи Володя Хазанский. Его привезли в цинковом гробу. Сегодня - похороны. И мое слово прощальное: "Памяти друга искал я слова. Но шелестели они, как листва, падали и увядали. Друг мой, как мало сказать я могу. Скрыли тебя на чужом берегу темные вечные дали. Был нерушим нашей дружбы союз. Что же я снова виною казнюсь, слушая грустные речи? Нас разлучили земные пути. Друг мой, за все меня в жизни прости, хоть мне и каяться не в чем… Как говорил ты с республикой всей каждой строкой комсомольских статей - и молодежь понимала. Ты добротою людей привечал, были близки тебе Пэн и Шагал, Пушкин и Янка Купала. Если бросал тебе антисемит вслед оскорбительно-грязное "жид", гневен ты был и печален. Ведь по душе и по сути своей был ты средь разноплеменных людей интернационален…"