- Я его не знаю, но уже люблю, - полупропела Ляля, - люблю как племянника дяди, которого тоже люблю уже много лет, - закокетничала цыганка…
Ляля Черная - а это была она - усадила меня, робкого, смущающегося, рядом на диван. Дядя тут же предложил, чтобы я что-нибудь прочел. А для меня именно это было освобождением от пут, свобода. И я тут же стал читать cтихи - любовную лирику. Читал вдохновенно, с волнением, которое не проходило весь вечер. Ляля Черная продолжала полулежать, прикрывая крылатыми ресницами глаза. Кто-то, кажется, это был молодой режиссер, а может и артист, стал мне подыгрывать на гитаре. Потом подпели другие, запела и Ляля Черная, вступив как раз в паузе между стихами. Дядя Сёма сказал, что у меня есть хорошие стихи о художнике Левитане, которые даже Константин Симонов хвалил… Я прочел… И тут Ляля Черная вдруг заплакала. И сквозь слезы она говорила, как близок ее трагической цыганской душе трагизм еврейского народа…
"Сегодня у нас концерт" назывался спектакль, на котором я вчера был после этой встречи. И в нем целое отделение звучали песни, которые пела великолепная, непревзойденная Ляля Черная…
1 сентября. Вчера я снова его встретил и отвернулся… Я первый год работал в школе. И был там единственным евреем, белой вороной, которую ученики сразу полюбили, а учителя относились уважительно. Не помню уже, да и не знаю, к кому и зачем пришел в учительскую тот человек. Но завидев меня, он вдруг ни с того ни с сего, словно пощечину бросил свое злобное "жид". И в ответ получил мою пощечину. И повторил. И повторился ответ… Все - и молодые, и старые учителя - с ужасом смотрели на нас. Но и потом еще несколько раз при наших новых встречах с тем человеком в учительской, куда он приходил что-то там проверять - звучали пощечины - словесная и настоящая, казалось, это стало какой-то дикой игрой, в которой обе стороны просто не могли остановиться… Он явно знал, кто я такой: учитель, поэт. А я о нем ни у кого не спрашивал. Пришел что-то проверить, огнетушители, что ли, ну и пусть проверяет… Молодые учительницы говорили, чтобы я пожаловался в сельсовет, или участковому, который часто приходил в школу. Но я считал, что мне ничего не надо делать… Будем обмениваться пощечинами…
Однажды летом я шел в поле, рядом с железнодорожной насыпью. Сбавляя скорость, приближался к станции товарняк. На пустой площадке стоял тот человек. Я даже не увидел его, а только услышал громкое "жид". Это он вдруг закричал, когда состав поравнялся со мной, а товарная площадка оказалась почти рядом. В открытое поле, в необъятное пространство полетело: "Жид! Жид! Жид!.." Но мне, только начинавшему свою трудовую дорогу, послышалось светлое: "Жив! Жив! Жив!.." И хотя жив был и он, жив был и я. И оба мы продолжали существовать на земле…
21 сентября. Встреча на фабрике "ЗИ" - стихи.
22 сентября. Городской Дом культуры - стихи.
27 сентября. 6-я школа - стихи. Рассказ о литобъединении.
4 октября. Купил книгу Владимира Короткевича "Матчына душа": какие стихи! - история, литература, язык… Послал телеграмму-поздравление: "Нават сто паэтаў у складчыну не напішуць "Душу матчыну"… Вот он уже с первой книжкой… А мне она только обещана…
29 октября. Стоял возле военкомата у бюста генералиссимуса Суворова, о котором вспомнил в стихотворении "Военкомат": "Стоит у входа бронзовый Суворов. Призывники отправки ждут в саду…". Теплый вечер. В саду-сквере уже облетела листва, и, конечно, никаких призывников рядом не было. И не они, а я ждал Эм… Ее окно добрым светлячком поглядывало на меня, хотя правильней сказать, я поглядывал на окно третьего этажа: когда же она в нем мелькнет и, махнув мне рукой, спустится с небес ко мне. Эм, как всегда, опаздывала на свидание. Из военкоматского репродуктора на весь сквер гремел чей-то голос, чья-то очередная речь. Я, конечно, ее не слушал, думая о чем-то своем… И вдруг до меня долетела фраза, в которой отчетливо, с каким-то озлоблением прозвучало: "Пастернак" и затем - "свинья"…
30 октября. В "Комсомолке" выступление Семичастного, обрывки из которого вчера до меня долетали, о Пастернаке и его романе "Доктор Живаго": "и в хорошем стаде заводится паршивая овца", "выступил со своим клеветническим так называемым произведением", "свинья не сделает того, что он сделал". Романа я, конечно, не читал, да и кто читал, ведь его у нас нет. И все равно можно ли так обращаться с советским писателем, не враг же он… На весь мир так оскорблять…
15 ноября. Появились сразу две книжечки, выпущенные областным Домом народного творчества: "Вершы паэтаў Віцебшчыны" (1957) и "Вершы аб родным краі" (1958). Есть в них и я, и Короткевич.
1959