Это был уже третий "призыв" меня в партию. Первый - в университетские годы, когда я был заместителем секретаря комсомольского бюро на филологическом факультете. И тогда уговаривали. Второй раз это было в Крынковской школе. Причин для отказа у меня было много. И одна из них – отец был репрессирован. Что я должен был писать в анкете? Писать правду или скрыть? И то и другое я сделать не мог…
17 января. Гуляя по городу, зашел в краеведческий музей, в двух залах - выставка экслибриса витебских художников. Черно-белые и цветные гравюрки. Юра Баранов выставил экслибрис, сделанный для меня: графический портрет Пушкина и несколько микроиллюстраций. Буду дарить "Подорожную" с этим экслибрисом.
18 января. Утром позвонила организатор Бюро: "Выручайте, назначены выступления в городе на предприятиях, а украинский поэт из Киева не приехал…" И целый день выручал вместе с Георгием Коласом украинского поэта Леонида Горлача: на "Красном Октябре", на "Элеганте", на автокомбинате, в общежитии ДСКа.
23 января. Был три дня в Минске. Сидел с мамой, прорвавшись сквозь карантин. Уже 15 облучений. Мама… Мама…
26 января. В Минске позвонил Софье Захаровне Лыньковой. Поговорили о школьном музее в Крынках, о книге воспоминаний, которую она собирает. Обещал, что напишу о встрече на его родине, о том, как Лыньков первый откликнулся на мой призыв о создании в Витебске литературного музея, нашел его письмо: "Паважаны Давід Рыгоравіч! 3 вялікім спазненнем адказваю на Ваша пісьмо. Параўнальна доўга праляжаў у бальніцы, а цяпер сяджу пакуль што ў хаце без права выхаду на вуліцу. Адным словам, адвыкаю ад бальніцы. Для літаратурнага музея пасылаю пяць бандаролек. Атрымаеце - паведаміце. 3 прывітаннем Міхась Лынькоў. 23/IV-1973 г."
28 января. Телепередача "О времени и о себе": В. Попкович, В. Немизанский, В. Морудов. Д. Григорьев. Т. Кляшторная, В. Пчёлка… Так закончился этот день. А начался он заседанием литобъединения. Я рассказал о семинаре в Каролищевичах. А продолжалось заседание на заводе электроизмерительных приборов.
30 января. Водил книголюбов со студии и знакомых в квартиру Брукаша. Все, кто хотел, покупали книги из его библиотеки. Я тоже купил. Особенно дорога мне "Разговоры с Гете", на которой экслибрис Марка Ефимовича, сделанный Исааком Боровским с его же большого портрета "Книголюб"… Была у Брукаша еще одна заветная полка - с книгами на идише. Софья Львовна мне предложила, чтобы я всю полку забрал ("Кроме вас, кому она нужна?"), но я сказал: "Пусть будет у дочек". - "Но они же не читают на идише. Кому я их отдам? Ну себе на память хоть несколько книг". Я просмотрел все на полке, и вдруг увидел книгу, которую мне когда-то показывал Марк Ефимович и даже читал из нее отрывки. Это была "Ды велт фун Марк Шагал" ("Мир Марка Шагала"), и с ее я взял великой радостью на память о Брукаше.
24 февраля. День рождения Бородулина. Светлый морозный день. Вышел, прогулялся и отправил телеграмму: "Теплом ушачского бора дунуло, Двина пробила от радости лед. Снова во здравие Бородулина Витебск тысячелетний пьет". Конечно, "Витебск пьет - это, мягко говоря, гипербола. Перед тысячелетним юбилеем города, когда я предложил собрать земляков и дал список, его фамилию вычеркнули. А потом уже, когда он приехал на выставку книги, и мы с ним выступали в областной библиотеке, и он читал о Витебске, а я переводы и "Возраст" с посвящением Быкову, тоже оказывается недостойному быть в числе гостей, к Рыгору все-таки было привлечено внимание, и через несколько дней он получил приглашение на праздник города. А Быков так и не получил…
25 февраля. Снова читал и переводил с идиша довольно солидный том из книжного наследия Брукаша, изданный в Лос-Анджелесе к 80-летию Шагала (1967): монографические главы о его творчестве, стихи, статьи, письма. И вдруг среди всего этого - "К моему городу Витебску" (15 февраля 1944) - стихотворное письмо-плач. Скоро выйдет "Подорожная", а в ней на разных страницах есть и о нем: то устами Маяковского, то в цитате из Паустовского, то в строфе Ахматовой, то в моих строках. И все это хоть и разбросано по книге, но как бы спрессовывается в нечто единое о художнике. Жаль, что не могу использовать это обращение Шагала к Витебску.