22 февраля. Три дня сижу в Минске на семинаре журналистов, пишущих на темы литературы и искусства. Слушаю (и не очень) всякие доклады и выступления в Доме кино: "Литературно-художественная критика в период развитого социализма" (Романов, Баскаков, Капралов, Львов-Анохин). Беседую с Юлией Чурко. Ей на книжке: "Юродствуют докладчики, лукавят и юлят, и я вздыхаю вкрадчиво, я лишь соседке рад".
24 февраля. Пришел в издательство. Договорился, что выдадут расчет за книжку и отмечу с редакцией. Но неожиданно сам стал гостем: Бородулин праздновал свой день, принес бутылки, бутерброды – и прямо в редакции – сабантуй, а Гриша бегал и приводил еще кого-то и еще кого-то, пили, гуторили обо всем на свете: Миша Герчик, Володя Павлов, Вадим Спринчан, другие издательские. А меня за бутылкой не выпустили, сказали: "В другой раз ты будешь отмечать".
26 февраля. Продавщица книжного Анна: "Вы знаете, у меня украли Вашу книгу. Представляете, целая полка поэзии, а украли Вашу". Понимаю, что это ничего не значит, могли украсть любую. А все-таки… И не стыдно сознаваться: еще кому-то моя книжка нужна. Еще кто-то прочтет и, может, запомнит одно стихотворение, даже одну строфу. Ладно, даже одну строчку… Нет, этого мне мало. Лучше - одно маленькое лирическое стихотворение из четырех строк.
4 марта. Все больше книг. Все меньше друзей.
5 марта. В такой день 25 лет назад мы бродили с Яковом по Минску и пытались угадать: что теперь будет после смерти "великого вождя и учителя"… А потом, уже в другой день в другом году, когда я был в командировке в столице, ночью с грохотом (и с трудом) убирали грандиозный памятник. А между этими Днями были и мои стихи о Сталине, с которыми выступал в клубе МВД и в Вильнюсе. Все было.
8 марта. Весны еще нет. И валом валит снег. Шел и думал: не дал мне Бог учеников. Настоящих, преданных, близких. Старшие, почти ровесники, так и не пробьются хоть к первой книжке, младшие вообще где-то далеко, словно на другой планете. А все ходят ко мне и как будто питают добрые чувства. А дружбы нет и нет круга, в котором я мог бы раскрыться, отдохнуть душой. Нет ли во всем этом и моей вины? Или все можно списать на торопливый наш век? Поздняя будет весна. И, может, недовольство собой тоже как-то связано с явлениями природы.
9 марта. И то задумчив, то неистов, я среди будничных забот. Но вечный свет великих истин мне все покоя не дает.
10 марта. Два дня – вчера и сегодня - над строками с началом "Нас жизнь и смерть с тобой свели", которые тянутся с грустного июньского дня 1971, когда хоронили Вячеслава Полесского. Поехали делегацией в Минск, был вместе с главной редакцией литдрамы, стоял в почетном карауле, потом на кладбище, поминал с редакцией (Рем, Алла, ночлег), а на обратном пути где-то над речушкой остановились и тоже выпили в память о писателе, драматурге, председателе Комитета по телевидению и радиовещанию. А он был дважды моим земляком: родился на Полесье, потому и псевдоним такой (а настоящая фамилия - Станкевич), на витебской сцене в начале 50-х шла его пьеса "Когда зацветают сады". Не часто, но встречался с ним. Когда наша студия выходила с передачами на республику, помню, я привез и вдвоем с ним обсудили наши сценарные планы, в которых он беспощадно вычеркивал целые абзацы. И вот все это вдруг всплыло через годы: и похороны, и разговоры, и ночлег…
В прогулках моих до вокзала часто вспыхивают какие-то строки, рожденные мелькнувшими воспоминаниями. Все это, должно быть, еще и потому, что выйдя из дома, отрешаюсь от всего суетного, настраиваюсь на волну поэзии, и там, на этой волне бывает так уютно и хорошо.
17 марта. Попало на кончик языка это слово "микрокосм". И вот верчу его так и сяк. Это моя малая родина: Полесье, Придвинье, Витебск, Наровля - мой микрокосм.
20 марта. Днем в актовом зале пединститута провел встречу "Литераторы Придвинья – юбилею БССР и Компартии республики". Со мной были Конопелько, Попкович, Губернаторов, Кляшторная, Ламан, Немизанский. Вечером уехал в Смоленск.
23 марта. Три дня встречи и съемки. Ю. Пашков, А. Мишин, В. Звездаева - запись смоленских литераторов. Здание, в котором проходил I съезд Компартии БССР. В пединституте – музейная мемориальная комната – Твардовский, Исаковский, Рыленков. Улица – здесь жил Янка Купала. Вечером, закончив теледела, как договорились, подсел в вагон, в котором ехали Эм и Лена.
24 марта. Москва. Гостиница "Минск". Музей Пушкина. Музей Толстого. Театр Вахтангова. Служебный ход. Домашний МихаЗ Ульянов: "Очень хотел бы в Витебск…" Билеты, которые в конвертебыли приготовлены вахтанговцами (группа выступала в Витебске, тогда договорился с ними). Вечером - "Маленькие трагедии" Пушкина. Старый спектакль, но именно он пришелся на этот вечер. И получился Пушкинский день в Москве.