Сейчас Кунта своими насмешками окончательно вывел Василису из терпения.
– Да что ты все хохокаешь, чертенок!
– Красивый жана, – не унимался он. – Сколько Петька Лигостаеф тебе калыму дает, а?
– Я тебе, черномазый, покажу такой калым!
– Довольно! – прикрикнула на них Устя. – Опять сцепились? Знаешь, Кунта… Сбегай-ка, друг, к Василию Михайловичу и скажи ему, чтобы он пришел сюда.
– На той позвать, что ли? – спросил Кунта.
– Конечно, – кивнула Устя.
– Ладно, – согласился Кунта. – Сичас побежим и всех зовем. – Кунта нахлобучил свою истрепанную шапчонку и вышел.
Спровадив надоедливого гостя, Устя и Василиса снова принялись хлопотать по хозяйству. Василиса раздобыла у Фарсковых соленых огурцов и капусты, Устя аккуратно нарезала холодного мяса и полную тарелку пшеничного хлеба.
Выйдя из землянки, Кунта столкнулся на улице с Лигостаевым. С мешком на плече, чуть не до половины наполненным покупками, Петр Николаевич возвращался из продовольственной лавки. С неба сыпал мелкий крупитчатый снежок. В белизне приземистых крыш, освещенных фонарями на высоких столбах, поселок казался сонно притихшим. Пахло дымком и мазутом.
– Ты куда бежишь, Кунта? – спросил Петр Николаевич по-казахски.
– Уста сказал, чтобы я Василия Михалыча Кондрашова бегом сюда тащил.
– Это очень хорошо, Кунта, тащи его сюда скорее! – обрадовался Петр.
– Значит, правда, Петька, что той будет? – понизив голос, спросил Кунта.
– Какой той? – насторожился Петр Николаевич.
– Я же видел, как ты ее на Ястребе притащил, потом вон в лавку ходил. Жаны-то у тебя все равно нету, а Васка-то вон какая…
– Погоди, Кунта, что ты! – Петр Николаевич пытался остановить языкастого пастушонка, но куда там!
– Как «что ты»? Правду тебе говорю. Я бы сам на ней жанился, да ругает она меня и за уши таскает маломало…
– Значит, провинился.
– Я Кондрашова притащу и сам на той приду. Можно?
– Ладно, Кунта, приходи. Без Кондрашова не являйся. Понял?
– Сколько раз можно говорить Кунте? Виллаги, биллаги!
…На квартире Кондрашов усадил Кунту за стол и налил чаю. Прасковья Антоновна насыпала перед ним кучу сушек.
– Микешку встретил и ему тоже сказал, – аппетитно похрустывая сушками, говорил Кунта.
– И как ты ему сказал? – спросил Василий.
– Петька, говорю, Лигостаеф приехал на Васке жаниться…
– Ну а он что?
– Ай! Он меня поймал и уши мне снегом натер, насилу убег я…
– Ты, наверно, что-то перепутал, Кунта? – усомнился Василий Михайлович.
– Виллаги, биллаги! Сам Лигостаеф велел тебя тащить и мне самому приходить. Брату своему Мурату тоже сказал. Он уже красную рубаху надел.
– Ну, дружок, ты таким путем весь прииск взбаламутишь! – смеялся Василий.
– Еще только к Фарсковым заходил, денежки за воду получил.
– Сколько денег?
– Два пятака и одну копейку дали.
– Да ты скоро богачом станешь?
– Ишо не скоро… Вот если камень найду золотой, такой, как мой брат выкопал, тогда уж конечно… – вздохнул Кунта.
– И что же ты с ним сделаешь? – Кондрашов знал от Усти о всех мечтаниях Кунты и наблюдал, с каким упорством этот парнишка собирает гроши, развозя воду с утра до ночи.
– Мой брат, конечно, маленько не так сделал…
– Как же сделаешь ты? – допытывался Василий Михайлович.
– Раз я его найду, то, конешно, себе и возьму. Отвезу ночью в город, получу деньги, куплю много товаров, один раз, потом другой раз продам товар на базаре и всю файду[4] в карман себе спрячу…
– Ну хорошо, накопишь ты много денег, и что же ты будешь с ними делать?
– Купсом стану, – не моргнув глазом, ответил Кунта.
– Нет, погоди, дружок. Ты уже купцом стал…
– Да нет еще, дядя Василий! – протестовал Кунта.
– Раз продавал товары с файдой – значит, ты уже настоящий барышник! А как же с муллой? Ты же хотел учиться на муллу?
– Когда я буду настоящий купес, то за деньги сделают меня младшим муллой.
– Э, брат! Ты еще не только барышник, ты еще хитрый политик. Ты сначала научись читать и писать по-русски. Когда станешь грамотным, прочтешь такие книги, где ясно написано, как купцы и муллы деньги наживают…
– А есть такие книжки?
– Даже очень много таких книг.
– Хорошо, Василий-ага, я постараюсь скорее научиться, чтобы прочитать эти хорошие книжки, где написано, как купсы деньги наживают.
– Старайся, дружок!
Поблагодарив приветливых хозяев за чай с вкусными сушками, Кунта отправился к Булановым. Ему хотелось повидать своих новых друзей, сыновей Архипа, и заодно оповестить их родителей о предстоящем событии. Всякие обычаи, которые были установлены в его родных степях, он, как и любой кочевник, усвоил чуть ли не с пеленок. На веселом тое или скорбном обеде, по мнению Кунты, не пьют кумыс и не едят бешбармак только ленивые.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
О семье Лигостаевых Усте подробно рассказал в свое время Василий Михайлович. Между ними давно установились самые тесные, дружеские отношения. Вместе с Кондрашовым она ездила на похороны Анны Степановны, помогла Степаниде собрать поминальный обед, ездили они и на проводы, когда Гаврюшка уходил на службу.
– Очень хорошо, Петр Николаевич, что вы к нам заехали, – беря из его рук новый дубленый полушубок, говорила Устя. – А мы с Василием Михайловичем на масленицу к вам в гости собираемся.
– А я как раз за Василием Михайловичем Кунту послал. Повидать мне его нужно по важному делу.
– Так и я за ним послала!
– Вот и хорошо, – сказал Петр Николаевич.
– Петр Николаевич, да вы совсем красавец, – поглядывая на гостя, лукаво говорила Устя.
– Нет, Устинья Игнатьевна, вы меня смущаете. – Петр стеснительно одернул почти новый казачий мундир из темно-синего касторового сукна, вытащил из кармана гребешок и начал безжалостно расчесывать темный, с малой проседью чуб.
Прижавшись к косяку, Василиса следила за каждым движением Петра.
– Да бог с вами, Петр Николаевич, чего вы конфузитесь? Вы же очень хорошо знаете, как я вас люблю и уважаю, – сердечно и искренне продолжала Устя. – Поверьте, если бы не один человек, вот вам крест господний, сама бы пошла за вас замуж. Не верите? – тормоша его за светлую, с двуглавым орлом пуговицу, спрашивала она.
– Много для меня чести, Устинья Игнатьевна, – неловко вертя в руках гребешок, сказал Петр Николаевич. – С моим почтением, но только мы не пара с вами. Вы образованная, а я простой пахарь.
– Пустяки, Петр Николаевич! Наверно, у вас хватило бы терпения научить жену этому нехитрому делу. А кстати сказать, я еще с детства умею и косить, и серпом жать, и коров доить, и калачи печь!
– Ну раз такое дело, Устинья Игнатьевна, не станем время терять. Заверну вас в тулуп, в кошевку – и марш-марш к отцу Николаю…
– Ничего не выйдет, милый дружочек, опоздали мы… Я ведь намекнула вам, что есть у меня один человечек…
Устя наклонилась к нему и доверчиво взяла его за РУКУ.
– Только ради бога прошу, пока никому ни слова, – прошептала она.
– Об этом, Устинья Игнатьевна, меня не надо просить.
– Говорю вам, как родному брату: я недавно, ну совсем на этих днях, вышла замуж, – призналась она и стыдливо склонила голову.
– За кого же? – тихо спросил Петр.
– Неужели не догадались?
Хмуря широкие, ровные брови, Петр Николаевич, помолчав немного, раздельно проговорил:
– Вашим мужем никто быть не может, окромя Василия Михайловича. Но теперь, Устинья Игнатьевна, я буду на вас в обиде. Как же так без свадьбы? У нас этак не полагается!
– А мы давайте две свадьбы сразу сделаем, нашу и вашу, – счастливо улыбаясь, шептала Устя.
– Вам-то, пожалуй, действительно, поспешить нужно, а у меня трудная песня, Устинья Игнатьевна. Жениться я покамест не собираюсь, да и невесты на примете нет, – всерьез проговорил Лигостаев.