Всё проходит. И это тоже пройдёт.
—…Нет, всё хорошо, — донеслась до меня приглушённая речь.
Одно из окон рядом с верандой было открыто. Впрочем, ничего особенного — к вечеру все окна открывались, и хоть в нашем доме был кондиционер, но естественную вечернюю прохладу он не мог заменить.
— Почему это обязательно я? — вновь раздался голос, показавшийся мне смутно знакомым.
То окно принадлежало кабинету Риддла. Там он нас собрал во время приветственной церемонии, ознакомив со всеми тонкостями грядущих четырёх месяцев стажировки.
Вздохнув, понимая, что совершаю очередную глупость, я спустился с веранды и устремился к окну. Никогда не считал себя чрезмерно любопытным, но всё, связанное с Риддлом, дразнило мою любознательность, заставляя её проявляться с поводом и без.
А по мере приближения к окну голос становился всё более отчётливым, как и ясным моё понимание того, кому тот принадлежит.
Драко.
Да уж. План игнорировать и держаться подальше провалился в первый же вечер.
— Не вижу ничего противозаконного в своих чувствах, — в чужом тоне просочилось возмущение, и, прислонившись плечом к стене, я сделал шаг в сторону, чуть не зашипев, когда колючки олеандра впились в кожу. Сцепив зубы, я отпихнул ветку и скосил взгляд — прореха между штор как раз приоткрыла вид на стеллажи и стол.
— Твои капризы меня мало волнуют, — спокойный ответ Риддла отозвался нервной дрожью внутри.
Надо было сваливать, пока меня не заметили, но вместо этого я подался ближе.
— Как и всегда, заметь, — отозвался Малфой с толикой недовольства. Он был почти полностью заслонён Риддлом, стоящим ко мне спиной и слегка склонившимся над креслом, в котором, по-видимому, сидел Драко, — и эта картина напрягала своей двойственностью. Я ощущал какое-то противоестественное напряжение в комнате, и меня всё это нервировало по не полностью оформившимся ещё, но уже проявляющимся миниатюрными мазками причинам.
— Я ведь просил вести себя прилично.
— А что я такого сделал-то? — иронично осведомился Драко, и я увидел, как его рука легла на подлокотник, а пальцы сжались. — Между вами есть некое сходство, знаешь? Даже в характере, но это уже неважно…
— Такая неприкрытая и примитивная провокация, Драко, — голос Риддла казался тягучим и приторным до удушливой тошноты. Я сглотнул вязкую слюну, ощущая себя свидетелем преступления, не знающим, докладывать об этом или же забыть как страшный сон. — Ты, похоже, собрался меня вконец извести.
— А тебя это и правда нервирует? Может быть, бесит? — спросил он с некой игривостью и вместе с тем настороженностью. Риддл резко склонился, и я уловил, что рука Драко исчезла из виду. Что они?..
— Люциус знает? — опасливо поинтересовался Том.
— А с какой стати ему нужно обо всём знать?
— Прекрати отвечать вопросом на вопрос! — рявкнул Риддл, и я чуть не оступился, опять налетев спиной на колючий куст.
— А иначе что, дядя? — Вновь это явное озорство. Футболка на спине Риддла натянулась, будто спереди кто-то схватился за ткань и рванул к себе. — Поставишь меня в угол?
«Я кое с кем встречаюсь…» — вновь резонировал чужой голос внутри, эхом смешиваясь с обрывками фраз из воспоминаний. Совсем уж дебилом я не был и не мог не понимать происходящего… Или же всё-таки был? Или что это вообще такое?.. Какой-то бред.
И почему «дядя»? Дядя в смысле «дядя» или в разговорном определении?
Мысли путались и путали меня. Такой каши в голове у меня давненько не варилось.
— О, у меня свои методы, — хмыкнул Риддл.
Что именно тот сказал дальше — я уже не расслышал. Кровь стучала в висках; гул моего сердцебиения, наверное, был слышен на всю округу, а когда, словно в замедленной съёмке, я заметил, как Риддл полностью заслонил Драко, то воображаемый пузырь из тревог, смятения и трепета лопнул. Взорвался вместе с оглушительным звоном в ушах и неразборчивым мычанием Драко — комбинацией звуков, от которой я отшатнулся как ошпаренный.
На меня накатила волна бешенства, а затем — непонимания. Какой-то пиздец. Сердце замерло на мгновение, сорвавшись на бешеный ритм. Таким же бешеным, видимо, был и выброс адреналина в крови, вместе со всеми АНТИвеществами: антиокситоцином, антисеротонином… Что там дальше по списку? Потому что я не понимал, что со мной происходит. Да и что происходит в целом.
Мне было паршиво и смешно одновременно. Сердце буквально заходилось. Тахикардия, мать её. Казалось, я задыхаюсь, а духота сокращается вокруг, оседая влажной, липкой и тяжёлой массой поверх кожи.
Разве Риддл не гетеросексуал?
«Он этого не говорил!» — зашипел раззадоренный моим взрывоопасным состоянием разум, как всегда подкидывая дровишек в адский огонь внутри.
Да. Не говорил, чёрт. Ничего он не говорил: ни да ни нет. НИ-ЧЕ-ГО.
«Это ты ему неинтересен», — вновь поддакнул он, как будто мне и без того было мало. Даже на собственный рассудок нельзя положиться.
Но… Драко?
«Насильно мил не будешь», — хмыкнуло нутро, а я неожиданно оступился и угодил прямо в куст.
Долбаный олеандр — вот что символично.
Колючки впились в кожу, и я со свистом выдохнул, словно из-под толщи воды услышав собственное шипение. Звук был глухим, но не различить его было просто невозможно.
Нельзя, чтобы они меня заметили.
— Что это? Уж? — раздался заинтересованный голос Малфоя, явно приближающегося к окну, и, сиганув в сторону, я чуть не завалился в обнимку с чёртовым кустом. Просто цирк с конями. Бессмыслица какая-то.
Рывком обогнув веранду, я проскочил мимо чужой машины, заметив удивлённый взгляд охранника в последний момент. Он порывался что-то сказать, но вместо этого открыл калитку, махнув рукой. А я недолго думая рванул через неё, словно пересекая финишную.
И экзамен меня сейчас волновал в последнюю очередь.
Комментарий к Часть 7. Диссекция чувств
[1] Имеется в виду Антонио Вальехо-Нахера — испанский психиатр. Стал одной из самых влиятельных фигур в испанской психиатрии и психологии в сороковых и пятидесятых годах.
[2] Роберт Джеффри Стернберг — американский психолог.
гаммечено~
========== Часть 8. Сердца превращаются в грязь ==========
Комментарий к Часть 8. Сердца превращаются в грязь
Хорошие мои! Я читала каждый ваш отзыв к прежней главе и с жутким любопытством следила за кипящими там страстями, однако решила, что новая глава для вас притягательнее моих ответов, поэтому, прошу, не сердитесь на моё временное молчание.
Вокруг нас был огонь, так что я должен был знать,
Почему касания его рук были также холодны, как и его глаза,
Так что не говори, что мы не были под гипнозом.
Pim Stones - We Have It All*
Стояла невыносимая жара. В этой парилке мысли плавились, да и по ощущениям — внутренности тоже. Каждый вдох давался с трудом; каждый выдох задерживался дольше, чем нужно. Шаг следовал за шагом. Мост остался уже позади, а впереди маячила главная площадь.
Я бежал. Не самое верное решение в это время суток, в это время года, и всё же альтернатива зайти в дом и сесть писать экзамен, слушая шуточки Петтигрю, выглядела в разы хуже.
Хоть начинал я бегать из-за Риддла, но продолжил, наверное, ради себя. Бег помогал выровнять дыхание, сосредоточиться на чём-то одном, очистить разум от всего лишнего. И сейчас я был несказанно рад, что после душа так и остался в неформальном виде — трениках да футболке, — не последовав рекомендации Гермионы облачиться в нечто более официальное. В эту жару нацепить на себя лишний клочок ткани — имело фатальный исход, как по мне. Духота и так сковывала движения, проникала в лёгкие, изматывая быстрее обычного.
Интересно, сколько времени я наматываю круги, как белка в колесе?
Мобильный остался у кровати, а часы я никогда не носил — мне почему-то не нравилось, как ремешок впивается в запястье. По пути, как назло, не повстречалось ни одной вывески, информирующей о температуре, времени и прочей хрени, поэтому, если я хотел узнать время, оставалось или добежать до площади, или же спросить у прохожих. И я не стал делать ничего из этого, решив, что тело само сообщит мне, когда придёт время остановиться. Когда невозможно будет ступить и шагу дальше, а шальные мысли выветрятся окончательно.