Мне не было за что зацепиться, чтобы хоть как-то успокоить себя. Ответ Гермионы о клубе не дал мне никаких надежд, но и не разрушил теплившийся огонёк.
«Он отходил на пару минут позвонить», — ответила та, пожав плечами, словно не придавая этому судьбоносному повороту в моей жизни никакого значения. Разумеется, ведь я ни с кем не делился ни произошедшим, ни своими подозрениями. Вот только эти несколько минут опять же не давали никакого ответа — Гермиона не считала, сколько именно, а я понимал, что за две-три минуты Риддл просто не смог бы меня отыскать, разве что у него был встроенный «Гарри радар». Поэтому последняя ниточка была утеряна, ибо Кассандра также оборвала свою: «Ты меня обнимал, я тебя обнимала. Мы были пьяны, танцевали… Так в чём проблема, Гарри?» В тот момент мне захотелось пульнуть телефоном в стену, а желательно самому убиться об эту самую стену и решить этим все насущные проблемы, но Риддл не простит мне следов крови на СВОИХ обоях.
Я окончательно сформировался, состоя целиком и полностью из домыслов, теорий и подсказок интуиции — которая, впрочем, могла тоже перегореть под влиянием чувств наравне с клетками головного мозга, — а также из затаённой обиды, злости и смертельной тоски. И пока друзья слушали размеренную речь Малфоя-старшего, который, словно гид в музее, вёл своё повествование, я погружался в самого себя. И погрузился настолько глубоко, что не заметил ни палящего солнца, которое проклинал Рон, ни того, что уже сижу дома и вяло пихаю в рот бутерброд, ни того, как Гермиона скачет по дому, выбирая купальник и что-то мне говорит. Ибо наступил период Геенны огненной, упомянутой Питером.
Наступило время воспользоваться нашими новыми привилегиями.
И я даже позволил себя отвести к бассейну, лишь чтобы засесть на шезлонг и тупо уставиться в одну точку. Наверное, мне и алкоголь-то был не нужен, чтобы добиться эффекта этиловой комы.
Друзья волновались — я видел это; видел, что недостаточно хорошо изображаю позитив, да они и не требовали сего героизма от меня, но разговор по душам сейчас мне был не нужен. Потому я сначала отказал Рону, когда тот пристроился на крыльце и долго молчал, дожидаясь, когда же я начну слёзно изливать душу, а затем и Гермионе, которая подошла к этому с другой стороны, — она написала мне письмо, считая, что, возможно, мне так будет легче поделиться наболевшим. Ни то ни другое не сработало просто потому, что слова из меня ну никак не хотели лезть, словно в тот вечер, признавшись ему, я выговорился на год вперёд. А вот их поведение из ряда «ничего особенного не случилось», напротив, помогало мне. Помогало отвлечься, находя в чужом отражении воплощённую в реальность истину, что жизнь хочешь-не хочешь, а продолжается.
Тряхнув головой в попытке оставить там все свои заботы, я поднялся с шезлонга и с разбега нырнул в воду. Ласкающая прохлада, охватившая тело, погрузила меня почти что на самое дно. Глаз я не закрывал, чувствуя, как щиплет хлорка слизистую; неторопливые движения рук создавали вихри рассеянного света вокруг, а еле различимые перемещения водной массы касались тела, щекоча и убаюкивая одновременно.
До сего момента я не думал, что могу задерживать дыхание так долго, но внезапно появившаяся из ниоткуда стискивающая лёгкие нехватка воздуха заставила молниеносно оттолкнуться ото дна и всплыть, почти что выпрыгнув на поверхность, и заглотить огромный ком воздуха, из-за чего я сдавленно закашлялся.
Что ж, вынырнул я не только из-под воды, но и из-под толщи своих тяжёлых дум, заметив как никогда яркую улыбку Гермионы и плутоватый прищур Рона. Всё вокруг внезапно заиграло по-новому: звуки резко вернулись, цвета стали ярче, а запахи — насыщеннее.
Один круг по воде сменился другим. Вслед за мной протянулся целый фонтан из брызг — Рон со всей дури ударил руками по поверхности, зачерпнув воды, и тут же заныл, тряся покрасневшими ладошками в воздухе, точно обжёгся. Гермиона запрыгнула на него со спины, и они с громким смехом повалились на меня. Вместе погрузившись под воду, мы улыбались, и я ощущал, как напряжение покидает тело, оставляя вместо себя небывалую лёгкость.
Могло ли это стать началом моего выздоровления?
Устроившись на ступеньках, я откинул голову и прикрыл веки, ощущая, как прохладная вода мерно покачивает тело, а солнце, перестав быть таким раздражающе ярким и горячим, напротив, робко касается лучами кожи. В голове образовалась пустота, и я за неё зацепился, стараясь не думать ни о чём. Вообще.
Абсолютное затишье.
— Гарри, — как гром среди ясного неба, и я молниеносно распахнул глаза.
Моё спокойствие тотчас разлетелось на осколки, раскрошилось до грёбаной пыли, стоило заметить Драко. Тот стоял у кромки бассейна и закатывал штаны, видимо, чтобы приблизиться ко мне.
Равномерный плеск за спиной стал оглушительным, и я резко обернулся, больно ударившись локтем об угол: в шезлонге сидел Люциус с неизменным планшетом в руках, а во второй секции плавал… Том.
Я замер, прицепившись взглядом к мощным гребкам, ритмично выныривающей голове с чёрными волнами волос, прилипающим к шее, работающим мышцам спины, и ощутил, что ни о каком начале выздоровления и речи идти не может. Я будто превратился в хронического алкоголика, который каждый день обещал и клялся бросить пить, так как это изничтожало его жизнь, а затем в отчаянии прикладывался к бутылке, потому что без неё и жизнь-то эта не мила… Так что Кассандра была права, говоря о «фазе дезинтоксикации», — вот только начинать процесс необходимо было сейчас. Нужно было вывести из крови этот яд, который по ощущениям скоро загубит меня. Уже губил. Ведь прекрасно всё понимая, я всё равно не мог остановиться, добровольно ступая ногой в медвежий капкан.
Том резко развернулся, оттолкнувшись от стены, и поплыл обратно, прямо по направлению ко мне. То есть к другой стороне бассейна — к ступенькам.
Когда он вернулся?.. Сейчас же ещё не время обеда? Или уже время? Часов у меня при себе не было, а телефон остался лежать около шезлонга. Они что, возвратились домой вместе?
— Гарри, о чём ты хотел со мной поговорить? — Малфой неожиданно оказался слишком близко. По щиколотку в воде он неторопливо ползал взглядом по мне, а я, словно оглушённая рыбина, таращился то на него, то на плавающего как ни в чём не бывало Риддла. Нет, ну серьёзно, какого хрена?!
Смех друзей стих. Кинув на них взор, я кивком головы передал, что беспокоиться не о чем, и Рон повёл плечами, давая понять, что «услышал» меня. Гермиона же, напротив, хмуро взирала на Драко, желая то ли утопить его в этом самом бассейне, то ли испепелить гневным взглядом. Видимо, не решив, как ей лучше поступить, она мгновенно отвернулась от нас, снова нырнув под воду.
— Ты так и будешь молчать? — Малфой присел на корточки, заглядывая мне в глаза, а я отвёл взгляд, не желая, чтоб он смотрел в зеркало моей души. Души, которая вновь пребывала в смятении.
— Чем ты был занят вчера? — нейтрально спросил я, поглаживая гладкий кафель под водой. Это успокаивало.
Драко уклончиво покачал головой:
— Были… дела.
Дела, блядь, у него были. И я даже знаю с кем именно они, деловые такие, пребывали все в делах. Тавтология, чтоб её!
Резко обернувшись на Риддла, я врезался взглядом в его спину — держась на руках, он высунулся на половину из бассейна и говорил что-то Малфою-старшему. Тот в свою очередь, развернув к нему планшет, стучал пальцем по экрану в явном возмущении.
— Какие ещё дела, если ты на отдыхе? — спросил я, всё так же залипая на чужую спину и ягодицы, скрытые плавками, да и самой водой, а затем моргнул, со злостью прикусив губу.
Нахуй его. Нет, не нахуй. Попозже. Сейчас мне нужно с ним поговорить. Прямо сейчас.
Эта фраза откликнулась внутри лёгким эффектом дежавю: «Прямо сейчас?!» — «А ты собираешься вновь отполировать его?» — и я скривился.
Нет, лучше не сейчас.