— Трис, — устало вздохнул Том, потерев переносицу, — прекрати это представление. Оставайся со своим Руди — я что, тебе запрещаю? Ты сама разводишься с ним, потому что этот бедолага, который «души не чает» в моей дочери, — банкрот. А виноват здесь я? Просто подпиши соглашение, и я даже внесу пункт о карьере актрисы, если хочешь, хотя твои навыки явно ухудшились.
— Ты превратил его в банкрота, — почти что с отчаянием выдохнула она.
— Снова-здорово, — заключил Том, задумчиво подперев рукой подбородок. А я боялся лишний раз сглотнуть: казалось, звук будет оглушительно громким и моё присутствие тут же станет очевидным.
— А ты не подумал, что без средств на существование он не сможет содержать Дельфини, — с театральным спокойствием протянула Белла. — Не сможет обеспечить ей достойное будущее, образование…
— А ты не подумала, — с тем же спокойствием вторил ей Том, — что он не обязан этого делать? Не вижу смысла препираться с тобой, Трис. Мои условия не подлежат торгу: ты можешь или принять, или отказаться. И отлично знаешь, что произойдёт, если ты откажешься.
— Ты смеешь ставить мне ультиматум? Я такое могу рассказать о тебе…
— Это нынче неактуально, — резко перебил он её. — Остановись. Всё, что можно было выдумать, ты уже продала прессе. Я сдержался тогда из уважения к тебе, как матери моего ребёнка, но сейчас могу засудить за клевету, а там останется только немножко взрыхлить землю, — и махинации бывшего мэра вылезут наружу. Хочешь очередного скандала? Хочешь превратиться из жертвы в ту, что потворствовала грязным делишкам мужа и привела дочь, о чьих интересах так пеклась на публике, в обитель лудомана, да ещё бывшего наркомана?
— Он не наркоман!
Риддл неожиданно рассмеялся, но смех так же быстро стих, как и появился:
— Желтопрессникам абсолютно всё равно: один косячок в молодости или же постоянное баловство снежком — тебе ли не знать.
— Ты не посмеешь! — резко вздёрнула она подбородок, но бравады в голосе уменьшилось. — Не посмеешь так унизить меня…
— Если ты хочешь дойти до суда — препятствовать не буду, — бесстрастно парировал он, — но ты прекрасно знаешь, что в этот раз Дельфи тоже имеет право голоса, и также знаешь, кому она отдаст предпочтение. Поэтому все твои трепыхания обречены на провал, Трис. Прими мои условия или останешься ни с чем.
В комнате воцарилась тишина, и я затаил дыхание, боясь выдать себя.
— Тогда я хочу жить здесь, — внезапно заявила она и чуть ли не топнула ногой.
— И как ты себе это представляешь?.. — с толикой скепсиса поинтересовался он, вскинув брови.
— Можно построить ещё один дом — место ведь есть. Я сама этим займусь: найму архитектора, дизайнера, строителей…
— Надеюсь, ты шутишь, — всё тем же тоном изрёк Том.
— Это моё единственное условие. Разве я многого прошу?
В носу защекотало, и, не сдержавшись, я чихнул. Звук показался оглушительным. Настолько, что в ушах стоял звон. Беллатриса удивлённо перевела на меня взгляд, моргнув пару раз, будто пытаясь смахнуть наваждение, а мне захотелось внезапно ей помахать, мол, здрасьте, я здесь случайно. Просто мимо проходил, не обращайте на меня никакого внимания и дальше.
Её глаза сощурились, а затем вновь моргнули. Похоже, она не понимала, кто я такой и что тут вообще делаю, — что было вполне логично. Нельзя сказать, что она была удивительной красоты женщиной, но именно к такому умозаключению я и приходил, разглядывая её вживую. Это было странно, потому что по отдельности каждая черта её лица не представляла из себя ничего особенного, а вот всё вместе — создавало необычайную гармонию. И даже её голос, высокий, но не визгливый, органично вписывался в образ.
— Трис, это Гарри Поттер, — внезапно заговорил Том, — студент на стажировке. Гарри, это Беллатриса Блэк, — улыбнулся он мне, но в этой двусмысленной гримасе я прочёл: «Как ты уже знаешь», — моя бывшая супруга.
— Добрый день… — едва улыбнулся я, желая в очередной раз стать одним целым с креслом. Казалось, что её неистовая и неукротимая ярость сейчас перекинется и на меня, точно пламя, ведь такой личный разговор — не для посторонних ушей.
Белла странно пискнула, а затем необычайно алый румянец залил её лицо — от подбородка до кончиков ушей, выглядывающих из-под высокой причёски.
— Ты так стремительно налетела на меня, — Том молниеносно переключил внимание на неё, но, по всей видимости, наслаждался её ярким смущением, — что я даже опешил, дорогая. Поэтому не успел предупредить, что мы не одни. — Это была чистая ложь, да такая показная и наигранная, что та покраснела ещё больше. Теперь уже от очередного приступа ярости. — Не считаешь, что нужно извиниться, раз прервала чужую беседу? — заключил Том, хищно осклабившись и неопределённо взмахнул рукой.
Я стрельнул глазами в его сторону, поджав губы в попытке донести до него и другую идею: «Заодно извинись и сам за то, что прервал беседу моей руки с членом в субботу».
Но Белла лишь вздрогнула, повела раздражённо плечами, наградив его пышущим яростью взглядом, а потом и меня, — видимо, за компанию, — и процедила:
— Сообщи мне свой ответ в кратчайшие сроки, или увидимся в суде!
В следующее мгновение она исчезла, а последовавший хлопок двери заставил меня подпрыгнуть на месте. Том продолжал неподвижно смотреть ей вслед, будто пребывая в глубокой задумчивости.
После всего этого цивильного разговора у нас явно не выйдет.
— Интересная у вас семья, — усмехнулся я, покачав головой. — Жить одновременно с бывшей (или нынешней?) женой, дочерью и любовником, который вместе с тем твой племянник… — и это ещё я не упомянул о раскрытой связи жена-отец с его же подачи.
— Что ты несёшь? — Риддл озадаченно моргнул, уставившись на меня.
— А Драко не приревнует вас к собственной тёте?
Вот и всё.
Сказанного не воротишь. А я и не хотел.
— Я не в том настроении, чтобы терпеть твои шутки, Поттер, — удивление и раздражение смешались в его голосе в равных пропорциях, а я, словно ребёнок, сорвавший со своего подарка бумагу, наблюдал, как маска спокойствия осыпается всего от нескольких фраз — чудо чудесное, но отчего-то столь тревожное.
— Правда глаза колет? — Привстав с кресла, я размял затёкшие от неподвижного и продолжительного сидения ноги. — Я, конечно, не знаю, как тебя угораздило сойтись с Драко. То есть, конечно, понимаю, с одной стороны. Но с другой — нет, категорически не понимаю.
— Я и так тебе многое позволяю, — голос звенел от напряжения, — чтобы ты…
— Понял, — резко оборвал я его, прищурив глаза. — Давай без гневных тирад. Это не моё дело — знаю. Тем не менее я молчал и буду играть в молчанку и дальше — тебе не о чем волноваться. Лишь попрошу больше не вовлекать меня в ваши игры — не собираюсь играть роль искорки, разжигающей в тебе ревность. Передай ему это, пожалуйста. И спасибо за вино, — кивнул я в сторону бокала. Его же остался почти не тронут.
Сделав шаг по направлению к выходу, я ожидал, что он меня остановит или по крайней мере что-нибудь скажет, но Том хранил молчание. Его безмолвие было гнетущим, мрачным, тяжёлым, будто обволакивающий комнату густой туман. И в этом тумане я чувствовал себя как никогда потерянным, даже пропащим, так как ощущение, что я переступил какую-то до сего момента невидимую черту — уже третью по счёту, — было острым и неоспоримым. Это вкупе с давящей и подавляющей меня тишиной откликалось желанием сбежать оттуда сию минуту.
Однако, по обычаю, противореча себе, шагал я неторопливо и с промежуточной задержкой, будто не сбежать хотел, а прогуляться туда и обратно в попытке выразить всем своим чертовски независимым видом, что это давление ничуть не угнетает меня. Но даже когда я коснулся ручки и открыл дверь, Том продолжал молчать, даря очередное неприятное ощущение, будто комната, которую я покидал, была совершенно пуста. И лишь обернувшись на мгновение, я смог удостовериться в том, что он по-прежнему находился на том же самом месте и в той же самой позе: предполагаемого мной бешенства не было и в помине — вновь сцепив руки в замок, он смотрел себе под ноги и казался на удивление безучастным ко всему происходящему, в то время как у меня на душе скребли кошки.