— Я повторяю, вы слушаете и делаете. Берём несколько ягод из разных гроздей и разных мест виноградника, но одного сорта, — Том подцепил несколько ягод, кинув мне в стакан, а я боялся шелохнуться, даже вдохнуть полной грудью, и сжал челюсти, ибо чувство дежавю вновь посетило меня: это прикосновение в том же самом месте, что и в клубе, будто было его ответом на все мучившие меня вопросы.
— Заносим пробу в стакан, ложкой «размазываем» до получения сусла, — продолжил говорить он, а ладони легли мне на бёдра, повторяя точь-в-точь те самые движения: пальцы пробежались вдоль карманов, буквально скобля о ткань, заставляя до боли прикусить губу, чтобы не издать ни звука, пока мои руки дрожали в попытке выжать это чёртово сусло[1].
Делать такое было полнейшим сумасшествием, ведь друзья могли обернуться в любой момент. Да, его руки были скрыты под столом; да, они были в курсе наших… феерических взаимодействий. Однако знать и видеть своими глазами — это не одно и то же.
— Старательнее, мистер Поттер, — подал он вновь голос, и я мгновенно вскинул взгляд перед собой, но Рон с Гермионой были полностью поглощены превращением ягод в сочное месиво.
Чёрт, как же так?.. Чёрт!
— Не отвлекайся, — еле слышный шёпот обжёг мочку уха, и я стиснул стаканчик в руке, дрожащими пальцами вдавливая ложку в мякоть, чувствуя, как его губы вновь задели шею. Влажно и горячо он прихватил кожу, слегка укусил и следом неторопливо провёл языком, будто слизывая ту самую каплю, что я мученически пытался выдавить всё это время. Неспешно выдыхая сквозь сжатые зубы, я взял ещё одну ягоду, скинув её в стаканчик, и дрожащими пальцами сжал ложку, боясь, что она снова хрустнет от такого давления.
— Из получившегося сусла, — вновь прогремел Том, пока его руки скользили вверх, медленно задирая футболку и мимолётно дотрагиваясь до моего живота, — вы должны взять небольшую каплю с помощью пипетки и поместить её на поверхность призмы, предварительно чистую и сухую, — заключил он. По телу пробежались предательские мурашки, и я невольно подался назад, убегая от прикосновения, тем самым отчаянно вжимаясь в него. Том вздрогнул, но тон остался менторским, почти что скучающим: — Помним, что перед снятием показаний рефрактометр необходимо откалибровать.
— Остановись, — почти что беззвучно взмолился я, когда он царапнул сосок, далее сжал его до слабой боли, а затем мягко потёр кожу подушечками пальцев, щекоча до приятного покалывания, притом, что это даже не было моей эрогенной зоной. — Том! — Тело непроизвольно вздрогнуло, и я резко поставил стаканчик на стол, боясь, что тот сейчас просто выпадет и опять разобьётся, привлекая ненужное внимание. — Что ты творишь…
Но не успел я озвучить всю свою недовольно-довольную тираду из-за такого опасного — и дерзкого — безрассудства, как он залез рукой мне в карман. Я мысленно поблагодарил остатки удачи, что не в тот самый карман, но тотчас чуть не заскулил, ощущая скольжение ребра обжигающей ладони вдоль моего уже наполовину вставшего и крайне чувствительного из-за острых эмоций члена.
Один, два, три, четыре… Блядь! Трение продолжалось, сводя меня с ума этим скольжением ткани о ткань… Когда же он остановит эту бесчеловечную игру?
— Для этого необходимо поместить немного дистиллированной воды в призму, показания которой должны совпадать с нулём градусов Брикса[2], — протянул у меня над плечом Том, а я невидящим взглядом уставился на стол, сжимая его края и боясь просто дышать.
Я должен делать вид, да. Должен делать вид, что замеряю этот грёбаный сахар… Чёрт!
…Пять, шесть, семь, восемь… десять… пятнадцать? Невыносимо. Я просто не могу!..
— Возьми рефрактометр, Гарри, — шепнул он, и я автоматически потянулся за ним, подавшись вперёд и тем самым слегка наклонившись. Чужая ладонь стиснула сосок, а вторая вцепилась через тонкую ткань мне в бедро, и я ощутил, как его бёдра толчком вжались в мои ягодицы. Сквозь ткань почувствовав его стояк, упирающийся мне в зад, я чуть не ойкнул, но вовремя прикусил язык. А вот рефрактометр задрожал в ослабленной хватке и с оглушительным звоном упал на стол. Я в ужасе вскинул взгляд, но голос Тома предупредил движение чужих голов:
— Осторожнее, мистер Поттер. — И они, к моему превеликому облегчению, так и не повернулись, а Том не моргнув и глазом добавил: — Вы же не хотите сломать ещё один стакан?
Запах винограда забился в лёгкие, смешиваясь с нотками дерева и его еле заметного, но хорошо знакомого парфюма, и эта убойная смесь обволакивала меня, проникая в самые поры и оборачиваясь моим запахом. Нашим… Я чуть не застонал в голос от возбуждения на грани отчаяния и от отчаяния на грани возбуждения. Всё вместе спуталось в невнятный ком нервов, который сделал меня нездорово чувствительным к малейшему прикосновению.
— Если же не получается ноль, то настраиваем шкалу, пока та не достигнет нуля. Обычно в инструкциях к каждому рефрактометру указано, каким образом это делается, — размеренно огласил Риддл очередную порцию наставлений, перехватив меня рукой поперёк живота, пока его вторая рука, уже высвобожденная из плена кармана, забралась прямиком под джинсы. Пальцы играючи провели вдоль разгорячённой плоти, вырывая у меня еле слышный вздох. Сдавленный и заглушенный резко сдвигающимися губами, чтобы не позволить и одной сотой этого звука вырваться наружу. Эластичная ткань боксеров лишь приумножила щекотяще-возбуждающее касание, и я затрясся. Меня точно заколотило в лихорадочном ознобе.
Это, блядь, была какая-то инквизиторская пытка!
Очередное поступательное движение с его стороны заставило меня вцепиться свободной рукой в стол, но тот чуть не заскользил вперёд, и я резко замер, останавливая себя на весу. Руки напряглись, а внутри всё сжалось от страха и волнения.
— Прекрати!.. — Проглотив шипение, я резко повернул голову и встретился с его насмешливой улыбкой, едва расплавленной под влиянием похоти.
Но ни хрена он не прекратил. Предостерегающе поглаживая мой член через ткань и неторопливо очертив головку, он начал её потирать так же, как сосок минутами ранее, отчего я чуть не осел на пол, но чего явно не случилось: его удерживающая хватка не позволила.
— Не отлынивайте, мистер Поттер, — внезапно громко произнёс он, и я испуганно вздрогнул, вцепившись чуть ли не обеими руками в измученный рефрактор. — Помещаем каплю на призму, закрываем крышку, образуя тонкий равномерный слой, покрывающий всю поверхность.
— Том, — еле слышно протянул я, резко выпрямившись, когда его ладонь протиснулась глубже и слабо дотронулась до мошонки. — Пожалуйста, они… заметят…
— В машине тебя это не волновало, — еле различимо ответил он, касаясь дыханием моего уха, а следом мягко прикусил мочку и грубо потянул, отчего искра боли и наслаждения прошибла насквозь, выбивая из меня дух.
Я судорожно хватил воздух губами, точно загнанный зверь в попытке отдышаться, и мгновенно ощутил, как ремешок его часов от скользящих и вращательных движений кисти трётся о плоть, а пальцы ласково мнут мошонку, перебирая яички, отчего перед глазами всё померкло. Мне казалось, что он успевает касаться меня везде, стимулируя отклик на каждый свой позыв, будто вместо двух у него обнаружилась лишняя пара рук.
— Смотрим через рефрактометр под прямыми солнечными лучами, и мы найдём шкалу, которая укажет градусы Брикса нашего образца. — В ту же секунду я резко распахнул глаза, понимая, что стоит им сделать шаг из-за стола, как они, скорее всего, заметят нас. Страх и стыд заклубились внутри, сигналя об опасности, но Риддл как ни в чём не бывало продолжил: — Направляем рефрактометр на солнце — сейчас как раз великолепный вид из окна.
Я медленно сдулся, пока с почти что сакральным ужасом наблюдал, как друзья поворачивают головы в противоположную от нас сторону, к застеклённой стене, поглядывая через аппарат, точно через телескоп.