Безусловно, я как никогда осознавал, что любой звук мог приковать к нам ненужное внимание; и лишь издалека доносящаяся музыка вкупе с хлюпаньем винограда в стаканчиках, звуками проводимого эксперимента и прочими, врывающимися через открытые окна, защищали нас от нежеланного обнаружения.
— Я сойду с ума… — прошептал я, чувствуя, как внутри всё сводит от вожделения и трепета. Странная смесь эмоций действовала как крепкий алкоголь — она одурманивала, превращая меня в пластилин в чужих руках, но наряду с этим повышала впечатлительность, заставляя внутри всё гудеть от тянущегося как струна напряжения. — Ты… я должен взять замер…
— Так бери, — поддакнул он и вместе с тем резко вжался бёдрами, позволяя ощутить внушительность его желания. Хотелось швырнуть грёбаный рефрактометр и сжать инструмент любопытнее, испытать его текстуру собственноручно, так сказать.
— Повторяем процесс с каждым блюдом и заносим результат, а вместе с тем записываем ваше мнение о том, на какой стадии созревания находится каждый сорт, — чётко и хрипловато изрёк Риддл.
Я резко выдохнул, когда его ладонь появилась перед глазами, подхватывая свободный стаканчик, коих у меня одного стояло восемь — в двойном комплекте для мистера Криворукого. Сорвав ягоду с ближайшего блюда, он поднёс её к моим губам и глухо шепнул:
— Надкуси.
Тысячи мурашек пробежали вдоль позвоночника, но я последовал указу, приоткрыв губы и сжав зубы на лопнувшей тут же кожице, отчего сок брызнул прямо в рот. Но ягода сразу оказалась в стакане, а Риддл медленно размазал сок по моим губам. Я невольно дотронулся языком до подушечек пальцев, смакуя пряный душистый вкус, и услышал приглушённый вздох:
— Ещё раз.
Весь мой подбородок был заляпан соком, когда в стаканчик упала пятая ягода. Я хотел спросить, что он собирается с этим делать, но жаркий укус чуть ниже уха заставил резко стиснуть зубы и молча наблюдать, как чужие пальцы мнут ягоды, превращая виноград в месиво из кожи, косточек и сока.
— Что ты делаешь?.. — еле слышно прохрипел я.
Не собирался же он реально брать пробу, раз я, лентяй такой, стою истуканом и глазами хлопаю, чуть ли не трахая стол, потому что нет сил терпеть, а ничего поделать со своим повышенным либидо я не могу, ибо мы здесь не совсем одни. Это ужасно, это развратно и это, блядь, возбуждающе. Меня словно поймали в липкую паутину, оставляя трепыхаться на милость паука.
— Контролируй свой голос, Гарри, — неожиданно изрёк он, и к моим губам прикоснулись влажные, сладкие от сока Муската пальцы. Я машинально приоткрыл рот, позволяя ему проникнуть внутрь. Подушечки обоих пальцев дотронулись до моего языка, скользя по нему, пока костяшки задевали нёбо. Резко дёрнув головой назад, я услышал громкое и насмешливое: — Наконец-то вам удалось, мистер Поттер! А теперь возьмите пипетку и начинайте замер, — его вторая рука, высвободившись из-под моей футболки, показала на небольшое блюдо с бумажными пакетиками, а трудно различимые слова обожгли ухо: — Добавь в стаканчик.
Я хотел возразить, абсолютно не понимая, что он собирается делать, но с чужими пальцами во рту это было довольно-таки сложно, поэтому получилось лишь рассержено лизнуть его да слегка прикусить, когда Риддл продвинулся глубже. Я затаил дыхание, ощущая на языке этот сладкий привкус и боясь зайтись в приступе кашля после, если чрезмерно напрягу гортань в попытке противиться.
Дрожащими руками я вскрыл пакетик, высыпая белый, похожий на сахар порошок в сок, и к прежним словам добавилось новое распоряжение:
— Перемешай.
Пару движений ложки хватило, чтобы сок начал загустевать. Изумлённо моргнув, я чуть не задохнулся, когда он надавил на мой язык, и в тот же самый момент понял, что собственно находилось в пакетике. Грёбаный пектин![3] И так же инстинктивно понял, что он собирается делать, когда его пальцы выскользнули из моего рта, окунувшись в эту вязкую, похожую на сироп массу, а он задумчиво протянул:
— Определённо сахара в самый раз.
— Ты не можешь, — сипло, почти что беззвучно возразил я, чувствуя, как его пальцы легко расстегнули пуговицу моих джинсов, но молнию спустили лишь на половину, но даже этого хватило для свободы движения. — Том!..
— Тише, иначе твои друзья могут обернуться, Гарри. — Медовый голос над ухом вкупе с его действиями вызвал у меня лёгкую тахикардию — сердце гулко билось, стучась о рёбра, словно желая выпрыгнуть. А чужая ладонь неумолимо забралась под боксеры, сжимая ягодицы, будто разминая мышцы. От этой манипуляции я весь похолодел, а затем, напротив, воспламенился, чувствуя, как чёлка прилипла ко лбу. То ли от стыда, то ли от предвкушения, то ли от совокупности мыслимых и немыслимых эмоций, что тугим узлом переплетались внутри, застревая в горле, а следом опускаясь к паху в непрерывной гонке вверх-вниз.
— Всё… подстроил?.. — выдохнул я, заведя руку назад и вцепившись в чужие джинсы, потому что был не уверен, что смогу себя контролировать и не поехать вместе со столом вперёд.
«И что прикажешь мне с тобой делать, Гарри?» — «Трахни меня…» — прогремело в моих воспоминаниях, и я сжался, ощущая, как влажные от самодельной виноградной смазки-джема пальцы скользят меж моими ягодицами.
— Я не это имел в виду, — выдохнул я, повернув к нему голову. — Понимаешь… Том?..
— Спокойно. — Он мягко коснулся моего виска губами, и я задрожал, когда ощутил, как палец проникает внутрь, медленно и мучительно растягивая стенки сфинктера. Хотел выругаться, отпрянуть, но я оказался загнан в ловушку: впереди друзья, которые просто не должны были ничего понять, а сзади возвышался Том. — Положи руки на стол.
— Нет… он… он заскрипит.
— Доверься мне, — в шёпоте проскользнул приказ, и я неуверенно сжал края. — На стол, — твёрдо повторил он. Шумно выдохнув, я ощутил внутри тянущее, томное напряжение, но всё-таки подчинился — вот зачем, сука, я его слушаюсь?! — и сместил ладони, сжимая кулаки. Со стороны, наверное, могло показаться, что я, едва склонившись над столом, занимаюсь каким-то до ужаса интересными исследованиями. Вот только исследованиями занимался он, а не я, проникая каждый раз всё глубже и настырнее, отчего я задерживал дыхание каждые несколько секунд. И я понимал, что он или во всём действует с такой стопроцентной уверенностью, или же мои сомнения в наличии у него опыта с собственным полом просто нелепы.
Джинсы спустились ниже, но не упали с бёдер, а неторопливое смазывающее скольжение внутри продолжилось, и я машинально сжался, раззадоренный своим возбуждением, стыдом и частично новыми ощущениями — тянущими, распирающими и весьма… некомфортными; непонятными, в общем, но от которых, тем не менее, хотелось стонать в голос, особенно когда Риддл добавил второй палец и давление стало непозволительно интенсивным.
— Постой… остановись, — прерывистым шёпотом выдавил я, когда мои стиснутые кулаки заскользили по поверхности стола, но тот не сдвинулся ни на дюйм.
Том совершенно наглым образом проигнорировал мою просьбу: его пальцы внезапно едва согнулись, ещё больше растягивая стенки, и я поперхнулся воздухом, когда он выскользнул и размеренным ловким движением вновь проник в меня, точно задев пальцами простату. Холодная испарина покрыла спину, пропитав футболку, а тело сжалось внутри и окаменело снаружи, будто наэлектризованное от удара током.
Я понимал, отчётливо понимал, что не смогу удержать свой голос в узде, когда он стал ритмично трахать меня пальцами, ровно попадая по одному и тому же месту, ничуть не сбиваясь с темпа. Кажется, я напряг все существующие в теле человека мышцы, чтобы не шелохнуться, не издать ни стона, ни мычания, ни слишком громкого вздоха, и оттого всё это исступление сконцентрировалось в груди, заставляя забывать, как дышать, и одновременно рождая желание судорожно зайтись в кашле из-за сформировавшегося кома в груди.
Мне было едва ли не больно из-за отсутствия возможности обнаружить весь свой эмоциональный спектр, возможности хоть что-то сделать, в то время как хотелось шевелиться, хотелось самому трогать, хотелось стонать… Ладно, если не стонать, то хотя бы дышать свободно, не страшась при этом завыть в голос. Однако такое простое удовольствие сейчас было непозволительной роскошью; тем, что я никак, ни при каких условиях не мог сделать. И эти оковы громко звенели внутри, порождая противоречивые чувства: я возбуждался ещё сильнее, застряв между своим восхищением и возмущением, желанием остановиться и получить намного больше.