— Держитесь крепче! Чу-чу-у-у! — прогремело в отдалении, как будто «Кинг-Кросс» находился не в паре метров, а в паре километров от меня.
Первый круг был завершён.
Дельфи появилась, когда поезд стремительно вынырнул из туннеля, и спутница Тома ободряюще помахала ей. Девочка в свою очередь со счастливой улыбкой вскинула обе руки и что-то выкрикнула им, а что именно — я не понял, не расслышал, не разобрал… Потому что, стоило последнему вагончику скрыться в замке, как Том склонился к блондинке, сообщив о чём-то, а та рассмеялась и, обхватив его за шею, нежно чмокнула в губы. Вместе с этим движением дёрнулся и я — инстинктивно, конвульсивно и болезненно неестественно.
Бывает и так.
Всего одно движение, всего секунда — и чашка падает. Она летит на пол, впоследствии разбиваясь на множество фрагментов, когда-то бывших одним гармоничным целым, а ты смотришь себе под ноги, смотришь на осколки и не понимаешь ничего: не можешь до конца осознать, что это за крохотные белые кусочки, что только что произошло и что тебе следует делать дальше. Однако чашка уже разбита, и, увы, тебе не под силу отмотать время назад: невозможно подхватить её на лету, невозможно отодвинуть её подальше от края, невозможно остановить свою ладонь на полпути, невозможно, невозможно, невозможно…
Как же много этих «невозможно».
Как же много сожалений может испытать человек за одно мгновение и сколь многое захотеть сделать, оставшись, тем не менее, неподвижным.
Горько усмехнувшись, я чуть не оступился и, сглотнув, усилием воли заставил себя сделать глубокий вдох.
А следом ещё один и ещё.
Мне казалось, что с каждым вдохом у меня под рёбрами что-то раскалывалось, рассыпалось, потрескивало, словно расходящийся шов, но единственный услышанный мной звук оказался всего лишь шелестом стиснутого меж пальцев бумажного пакета. Я даже не осознал, в какой момент успел убрать телефон, и, машинально пощупав карман, ощутил под тканью его контуры.
Будто это было важно сейчас.
Мне нужно было просто уйти — развернуться и покинуть это злосчастное место; нужно было вернуться к друзьям… Но когда я делал то, что было нужно?
Вместо защитного механизма, во мне включился режим саморазрушения: я продолжал смотреть, как Том придерживает спутницу за талию, уверенно и по-хозяйски; как она что-то выкрикивает Дельфи каждый раз, когда поезд завершает круг; как девочка радостно подпрыгивает, сияя лучезарной улыбкой.
Продолжал смотреть на Риддла, несколькими часами ранее казавшегося близким мне, — моим — теперь же ощущавшегося запредельно далёким, как и я был чужим для него в этой воцарившейся семейной идиллии, безмятежность которой кусалась и разъедала мою плоть, травила мою душу, лишала меня разума. Мне не было там места. Я был лишним. Лишним фрагментом мозаики, которая теперь сложилась.
Почему же? За что? Как?..
Я беспомощно наблюдал, как поезд замедляется, чтобы после и вовсе остановиться, и вновь оттянул ворот, потерев шею, — следы стало жечь и щипать, точно заживающие шрамы.
Дельфи вынырнула из потока спускающихся пассажиров одной из первых и тут же была подхвачена Томом. Она указала на вход, что-то активно рассказывая всем, а он с явным скепсисом на лице внимательно слушал её, под конец повествования расплывшись в озорной улыбке. И эта улыбка вонзилась в мою душу ядовитой гадюкой, заставляя до боли сжать челюсти и на мгновение устало прикрыть веки, словно это всё могло оказаться простым видением: смазанной картиной, только мне и привидевшейся. Не более.
Но ничего не исчезло, напротив — резкость картинки увеличилась, заставляя меня наблюдать за тем, как спутница Тома протягивает Дельфи ещё один талон, и та, резко подпрыгнув, вновь пробегает мимо мужчины, который, усмехнувшись, едва успевает выхватить из зажатого кулачка билет; как Риддл качает головой, следом нахмурившись, и блондинка касается кончиками пальцев его переносицы, шутливо разглаживая складку; как он в ответ ловит её ладонь, переплетая пальцы, и бережно целует руку.
Интересно, как долго… как много можно было скопить в себе этого чувства, у которого, казалось, нет предела. Подобно снежному кому, оно росло, угрожая похоронить меня под необъятной массой — раздавить, не оставив и следа.
Оторвав от них взгляд, я уставился себе под ноги, и, откликаясь неприятными мурашками, в голове эхом пронеслись чужие слова: «Я кое с кем встречаюсь».
У меня не осталось ни тени сомнения, что эта женщина была именно той, о ком Том сообщил мне в ту знаменательную ночь. Просто я, дебила кусок, не стал спрашивать дальше, стоило только узнать, что этим кем-то не является Драко. Узнал, почувствовал облегчение, идиот, и сразу же успокоился, словно не было других людей на всём белом свете. А потом посчитал, что, даже будь всё так, как описал Малфой, всё равно… Всё равно всё немного по-другому, потому что на этот раз рядом с Риддлом не очередной безликий стажёр, а я собственной персоной, будто во мне было что-то особенное. Избранный, блядь. Ведь не мог же Том с каждым быть таким: страстным, откровенным, остроумным… тёплым и родным. Не мог же он спать со мной, а потом встречаться с кем-то другим, любить кого-то другого и просыпаться с ним… с ней.
Зачем? Какой в этом смысл?..
Беззвучный смешок вырвался наружу; сердце тревожно и болезненно сжалось, и я вновь попытался вдохнуть, но короткий глоток кислорода только ухудшил состояние, заставляя зайтись в судорожном кашле.
А может, он просто пожалел по уши влюблённого мальчишку, решив убить двух зайцев одним выстрелом: и себя ублажить, и мне помочь? Говорил же, что мы ещё обсудим мою небольшую проблему.
Обсудили, называется.
«…Не нужен ты ему ни в каком другом виде, кроме как временной подстилки, — насмешливо протянул Драко в моих мыслях. — Ведь он прекрасно знает, что пройдут два месяца — и пока-пока, Гарри Поттер…»
— Пристегните свои ремни — мы отправляемся в мир грёз! Чу-чу! — вновь разнеслось по округе, и я вздрогнул, чуть не выронив пакет с игрушкой, когда голос прозвучал неожиданно громко, а за ним последовали и все остальные звуки: гул толпы, музыка, звон посуды… Словно я вынырнул из-под толщи воды.
Горло сводило судорогой, а дыхание перехватывало.
Я растерянно провёл ладонью вдоль груди, поглаживая раз за разом, словно царапая, и понимал, насколько смешно всё это выглядело со стороны. Вот только ничего даже отдалённо весёлого в своих ощущениях я не находил — они были ноющими, ищущими и явно не находящими выхода, и оттого тягостными вдвойне. На душе у меня скребли самые настоящие кошки.
Дважды моргнув, я посмотрел себе под ноги и отошёл назад, а потом вернулся на прежнее место, совершенно не понимая, как мне лучше поступить в такой ситуации.
— Поттер?.. — позвали совсем рядом.
Меня точно током шибануло, когда я поднял взгляд и встретился глазами с Драко. Он аккуратно шагнул ко мне, будто приближаясь к дикому зверьку, и я машинально отступил, чувствуя, как тело трясёт в ознобе.
— Давно ты здесь?.. — опасливо спросил он, остановившись.
Я едва заметно мотнул головой, так как и сам не понимал, сколько простоял: может, минут пять, а может, больше.
Малфой, казалось, тоже растерялся. Он воровато оглянулся на дожидающуюся Дельфи группу, следом коснулся рукой волос в своём излюбленном жесте и окинул меня пристальным взглядом.
— Я… — его хрипловатый голос звучал глухо, — пришёл с родителями, — пояснил Драко, точно не зная с чего начать. — И Том с Антониной и Эльфи… Дельфини, то есть, — тут же поправил он себя. — Я хотел сказать тебе ещё утром, но не решился. Не знал, стоит ли мне вмешиваться. Боялся, что всё только ухудшится: ты не поверишь мне, и мы… отдалимся друг от друга ещё больше. Ты ведь был полностью уверен, что вы сами с ним разберётесь… — Драко оборвал себя на полуслове, коснувшись ладонями щёк и опустив взгляд.
— Что сказать? — беззвучно прошептал я, но я и сам-то себя толком не расслышал, а уж он тем более.