Я тогда чуть не сорвался в столицу, ощущая, как страх трепещет внутри. Так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я уже собирал вещички, когда пожаловал Рон, зашвырнул мой чемодан куда-то поглубже и сказал дождаться Герми. Раз у меня целая квартира, так надо было ею воспользоваться по полной — лето же как-никак. А после приехала и Гермиона: у Драко оказалась самая обычная простуда, и ни в какой больнице он не лежал. Стоило Гермионе нажать, как Лонгботтом тотчас покаялся во всех грехах — да, рассказал Драко, что видел Поттера; да, слегка приукрасил по его же просьбе; да, думал, что помогает двум друзьям помириться. Я аплодировал стоя. Чёртов Малфой. Ревность, жалость, страсть или ненависть — всегда из крайности в крайность.
И номер мой он тоже ему дал.
«Скучаю», — пришло тем же вечером. «Неужели ни капли не волнует, что я заболел?» — следом. «Бля, уёбок ты бесчувственный, Поттер…» — Я стирал сообщение за сообщением. «Да ответь же что-нибудь?!»— это было последним. Потом несколько сброшенных мной звонков, и я заблокировал его, надеясь, что гордость не позволит Драко начать названивать мне с посторонних номеров.
Не позволила.
Лето закончилось, и четвёртый курс стартовал с нежелания сталкиваться с ним и отличных оценок — я всё успешно сдал, и дед отсрочил надвигающийся на меня армагеддец.
Чуть позже, но судьбоносная встреча всё-таки состоялась. Драко выбрал дневную группу, и пересечься мы могли разве что в кафетерии, коридорах да на семинарах. Он всегда садился на одно и то же место, являя миру себя во всей красе или же маяча специально у меня перед глазами во время обеда. И я мог ловить его отражение вместе с непонятным долгим взглядом в свою сторону, словно тот приценивался, а потом тут же отводил глаза, стоило мне обернуться, будто испугавшись быть замеченным.
Потом, к ноябрю, поползли слухи, что «Дракоша», как почему-то звали его девушки, оказывается — надо же! — стопроцентный гей, и не только это — тот снова был занят, и не абы кем, а отъявленным сердцеедом, Блейзом Забини.
Сердцееда мне стало почти что жаль — Малфой сам кому хочет вырвет сердце и не дрогнет. И всё же это неприятно кольнуло. Да что там, кольнуло — разворотило заживающую рану к чертям собачьим. Особенно когда я воочию это увидел. Выйдя из кафетерия, мы как раз направлялись на пару, и вот там, на одной из скамеек своеобразного бульвара меж корпусами, я и обнаружил мило воркующих голубков.
«На выходных я не смогу, — рассмеялся Драко, покачав головой. — Я же говорил о визите? Говорил?»
«Говорил, — кивнул Блейз, обнимая его за талию. — Мало ли что изменилось».
«Хочешь, уедем на следующих? В пятницу как раз праздник — целых три дня получается», — склонился Малфой к нему, продолжая что-то шептать на ухо.
Я отвернулся, горько усмехнувшись. Гермиона дёрнула меня за руку и увела, а я всё никак не мог понять, почему только я оказался обделён этой стороной Драко — тянущейся к другому существу без скандалов и упрёков. Возможно, это со мной было что-то не так?
Может быть.
Что ж, я снова впал в некое апатичное состояние до января.
Самое смешное, что Альбус вдруг стал активно меня знакомить с внучками своих друзей, сетуя, что самостоятельно я никого путного себе найти не могу, а единственную нормальную девушку, то есть Джиневру, и вовсе проморгал.
«Хотелось бы знать перед смертью, что у тебя всё хорошо, — пробасил он, когда я помогал сбрить его эту бороду, которая пожилого мужчину превращала в столетнюю мумию. — Что ты счастлив. Ты родился, когда твоему отцу было двадцать четыре…»
«Это намёк?» — хмыкнул я, нанося на его лицо лосьон.
«Ну… Понянчиться бы малость, — крякнул он, смешно сморщившись и потянувшись за лимонными дольками, которые заменили его жутко вонючие сигары. — Перед смертью».
«Хватит говорить о смерти!» — разозлился я, кинув полотенце на стол.
Альбус лишь попыхтел мне вслед, зыркнув поверх очков, а потом принёс чашку какао в знак перемирия, которую сам же и выпил — я терпеть этот напиток не мог.
«До внуков тебе минимум жить лет двадцать ещё», — протянул я, заваривая себе кофе.
«Эка ты загнул, Гарри, — хмыкнул он, хитро прищурившись. — Я просто хочу, чтобы ты жил в любви. Сейчас всё так непостоянно: женятся, тут же разводятся, словно на каруселях. А то и вовсе без обязательств. Никаких ценностей, никакой преданности…»
«Не всем так везёт», — еле слышно прошептал я, скосив взгляд, но он всё-таки услышал.
«Не всем, — кивнул Альбус, уткнувшись в свою чашку, — но, надеюсь, тебе все же повезёт, как мне с Геллертом».
Повезло мне, однако.
Теперь для меня приоткрылся новый вид любви — неразделённой. Победная комбинация: пламенная, искренняя и горькая, как полынь, любовь. Недостижимая в моём одиночестве. Невыразимая в своей полноте, но всё такая же сладостная и неистовая. Провальная любовь.
Покачав головой, я пнул какой-то камешек под ногами, услышав взрыв хохота сзади. Целая жизнь уместилась в несколько секунд размышлений, пока я куковал в ожидании друзей.
К вечеру мы решили выбраться в центр и немного посидеть в каком-нибудь пабе — перекусить и выпить пива. Обычно тихое воскресенье здесь же было многолюдным и шумным: несмотря на последующее начало рабочей недели, люди активно отдыхали, а все попавшиеся нам на пути заведения оказались битком набиты.
Мы долго петляли по улочкам, пока не остановились у необычной пивной «Три метлы». На террасе было и шагу не ступить, поэтому Гермиона забежала внутрь посмотреть, есть ли свободные места. Рон юркнул следом за ней — в уборную. Я же остался стоять, прислонившись к стене и вслушиваясь в смех таких же отдыхающих студентов, как мы, мерный гул голосов и звон бокалов. Сунув руку в карман джинсов, я расслабленно водил взглядом по домам, рассматривая их цветные фасады, от которых веяло некой стариной, хоть те и были новой постройки. Протянутые разноцветные флажки меж балконами колыхались на ветру, а с одного из балконов, свесив любопытную морду, смотрела на кипящую внизу жизнью с интересом первооткрывателя белая кошка, а потом… Потом, опустив взгляд, я озадаченно моргнул. Потому что подумал, что мне привиделось, что уже начал бредить.
Около ресторана напротив стоял Риддл, держа кудрявую нарядную девочку на руках, которая что-то активно щебетала, энергично размахивая руками. Её звонкий смех был слышен даже здесь, и я вновь на мгновение прикрыл глаза, ущипнув себя. Однако Том никуда не исчез.
В смеющейся девочке я узнал его дочь, рядом же оказалась та самая незнакомка с фотографий. Под стать Риддлу — высокая, стройная, черноволосая и темноглазая. На холёном лице играла фальшиво-доброжелательная улыбка, а рука по-хозяйски покоилась у него на локте, являя собой просто образец семейной идиллии.
Вздрогнув от резкого звука рядом, я метнулся взглядом к официантке, пролившей на кого-то кружку пива, и сглотнул, словно каждый звон, грохот, голос звучал в десять раз громче теперь, когда он оказался поблизости. А после снова нашёл его глазами, сделав шаг в сторону, словно тонкий столб навеса мог скрыть фигуру и стереть моё существование.
И вот он растерянный я, отчего, наверное, казался ещё более подозрительным, точно попался на чём-то непристойном, стоял на другой стороне улицы и просто глазел на него. А в свете нашего недавнего разговора я, скорее всего, выглядел ещё более чудаковато. Будто и правда чокнутый преследователь. А ведь и не объяснишь, что оказался я здесь по чистой случайности. По воле судьбы, иначе и не скажешь.
— Па-а-ап, я не хочу, — раздался на всю улицу мелодичный детский голос и тотчас утонул в хохоте сидевшей неподалёку группы, а я машинально глянул на время. Была четверть одиннадцатого.