– Боюсь, что уже ничего, – сказал Леня голосом из морга. – Сытин просто в бешенстве. И остальные…
Мне было, междпроччим,только двадцать три года. И я зачуток растерялся. Подошел к зеркалу, пытаясь улыбнуться, вгляделся в глаза, оценил цвет волос. У меня, чемпиона с неприличным здоровьем (беспечно мог пройти сто километров за день!), впервые в жизни закололо любимое сердце с «рабочей гипертрофией левого желудочка».
Закрытие означало для меня конец песен.
Ведь свято место пусто не бывает – в эту нишу, художественно открытую мной, уже сунулся милейший В. Розов со своим иллюстративным сценарием «АБВГД», быстро хлынула волна дешевых суррогатов «Витьки». Родина! Победитель не получает здесь ничего!
На постановку надеяться уже было бессмысленно.
Я был теперь известный сценарист с тремя закрытымисценариями – и трудным, «невыносимым», режиссерским характером.
Все это сформулировав, погрозив себе в зеркало пальцем, я тщательно оделся и отправился на Воровского, на Курсы. Сидел у кофейного автомата и молча пил коньяк. Ворвался сияющий Леванчик Челидзе, гордо сунул мне рукопись. Я прочел: «Как мы съели Богдановича». Леванчик потрепал меня по голове.
– Это про тебя! Притча. Как нам советуют тебя съесть и кому какой кусок достался!
– Очень актуально, Чик! Диди мадлоба!Главное – вовремя! Лучший кусок я завещаю тебе. Не голову, не бойся!.. – Я не мог не усмехнуться. – Пьем!
И – конечно, вошел дружелюбный Алексей Яковлевич Каплер.
– Как дела?
Я кратко и невыразительно сообщил. Каплер вытащил свои кофейные зерна, раздал всем – грызите! Покачал головой, вздохнул.
– Он ведь уже опытный человек, должен знать – их нельзя злить. Надо было прикинуться ветошью.
И потрепал меня по плечу – сочувственно.
– Но вы еще дешево отделались! Я-то с ним два года промучался, с Роланом. А потом он так просто, искренне сказал: я, знаете, сценарий потерял!.. Вы, Олег, постарайтесь не сломаться…
– Мама у меня казачка, мы не ломаемся. И не гнемся – к сожалению… – суховато ответил я. – А Ролану я доверяю – полностью! А советы… Вы же знаете – я только даю! И принцип жизни у меня бабушкин, фольклорный – не по ветру мельница мелет, а против!Рюмочку?
Каплер сказал:
– Увы, я за рулем, – снова похлопал по плечу и рассказал дивных одесских анекдотов.
А уходя – поманил меня пальцем и, оглядываясь, тихо сказал, глядя мне прямо в глаза:
– Олег, не знаю, как сказать… Вы только не обижайтесь. Скажите, а вы не думаете, что Ролан так безумно выступил специально– как только увидел Сытина?
– Он мне сказал, что он Сытина там не видел, поэтому и разошелся. А что? – спросил я – земля вдруг подо мной качнулась, я вздрогнул.
– А вы – подумайте! – Каплер желчно усмехнулся. – Может быть, он чувствует, что не справляется с вашим утонченнейшим сценарием, и – с его-то самолюбием!.. – сам спровоцировал закрытие. Чтоб уйтикрасиво. И оставить сценарий за собой – до лучших времен. Все просто! Впрочем – вам виднее. Вы ведь все знаете лучше всех! Но я вас предупредил. Ищите другого режиссера! – И он быстро пошел, и слова «Да как вы смеете!» – застряли у меня в глотке.
Я стоял, глядя в пол, потирая подбородок. Бред! Но!..
И я быстро поднялся в комнатку Е. А. Магат, набрал номер…
Он приехал быстро. Мы молча выпили у той же стойки. Потом стали орать друг на друга. Утихли. И скучным голосом Ролан прошипел:
– Можешь, конечно, отдать другому режиссеру. Тебе тако-ого наснимают! Ведь это же – только мое, ты же знаешь! Мое!
– Что ты предлагаешь? Конкретно? Я не могу ждать вечно! У меня земля горит под ногами, мне надо спешить, мое время уходит! – Я почти плакал.
– Я сейчас сниму что-нибудь детское, чтобы встать на «Мосфильме». Укреплюсь – и снимем! Витька – он же тип, а не возраст! – Он кашлянул и как-то вдруг льстиво взглянул мне в глаза. – Но знаешь что, Олежа? Знаешь что? Может – все к лучшему, а?! – и он нагло так хохотнул. – Да! Да! И я тебя не прошу – я категорически требую– не отдавай сценарий никому! Жди! Только я могу сыграть Витьку! Но, если по-честному, сейчас я бы его просто – уг-ро-бил! Понимаешь?
– Ты спугнул кума!.. – вяло прошипел я. – Тебе-то что, ты будешь детское свое лепить! А мне – хана! «Абсолютный вахтер» не спит!
– Вот и хорошо! А чё прыгать? Уже бесполезно, Олежа! И – вообще – куда тебе спешить?! Ты же у нас такоймолодой! – И он уже просто гнусно захохотал во все горло, схватив рюмку. – Давай – за Витьку! Пусть он, как паровоз, постоит на запасном пути!
Я открыл рот. Схватил вилку!.. И!.. И все ему простил!
И потом, вспоминая слова Каплера, пожимал плечами – чушь. Ролан – мой брат по небесам! Тайно? – никогда!!
Мы встали, обнялись – и рванули на «уголок», в старый «Националь». А ближе к вечеру, естественно, в ВТО – в то еще, советское, теплое хамское ВТО с родными до боли официантками, пили до утра уже одни в пустом ресторане – и расстались нежнейшим образом – конечно, ненадолго!..
И дома я так сладко заснул, храпел, улыбаясь… И Витька,зевнув, тоже мирно заснул в своем сценарном ящике – он ведь тоже верил Ролану!..
* * *
Тот, кто умер, не проснется
У блевады на тычке.
Киселев без ног несется —
Верочка на облучке.
И – понеслась! Играй, гормон! Я сразу прыгнул в любимую Среднюю Азию, ближе к горам. В прекрасном мирном тогда Душанбе талантливый румынский еврей из Риги Ян Эбнер должен был ставить фильм по моему сценарию «Невозможный двойной карамболь». Но – хитрые таджики скинули бедного Яна, как только он провел все пробы и все подготовил. И картину снимал местный кадр, бедный Саша (Сухбат) Хамидов, который не взял моего гениального Стасика Хитрова на главную роль. Говорят, он ничего больше не снял – ему и этой славы хватило. «Алла берса!»
Это был первый советский вестерн-остерн (в прокат он вышел под названием «Встреча у старой мечети»). Сценарий был так прелестно придуман, так фабульно закручен, так изящно украшен колониальной экзотикой, так поэтично влюблен в своих героев, что, несмотря на полную беспомощность Хамидова, я получил за фильм очень много денег, потому как это был лет двадцатьподряд самый любимый фильм по тюрьмам – а за шестнадцатимиллиметровые платили очень сильно! К тому же этот фильм стал ритуальным – его смотрели перед отлетом очередной экспедиции в Антарктиду (как у космонавтов потом стало правилом смотреть «Белое солнце пустыни»).
В Душанбе я подружился с красавцем и благородцем, учеником Пастернака Маратом Ариповым. Мы так часто сидели на ковре в саду тысячи роз. Боже, этот запах нельзя забыть! – сад его матери, великой Туфы Фазыловой, первой таджикской народной артистки СССР, безумно красивой даже в шестьдесят лет!
Прямо с ковра мы ныряли в ледяной хауз за очередной холодной бутылкой. Хотя высшим шиком у нас считалось – на пятидесятиградусной жаре пить теплую водку прямо из горла перед Театром оперы и балета с художником Володей Серебровским или дать в коридоре киностудии ногой по жопе худруку студии, народному артисту Таджикистана Б. Кимягарову…
Путешествуя как-то на «козле» по Памиру, мы остановились перед пропастью с разрушенным мостом – только рельсы виселинад пропастью. Выпив по стаканчику теплой,мы переглянулись. Тихо так попросили шофера увести наших жен подальше… И, с загадочной улыбкой спустившись к рельсам… как-то очень легко и быстро оказались висящими на руках над страшной пропастью реки Пяндж (под нами было ущелье глубиной метров триста!) – кто дольше?
И когда – минут через семь! – руки начали затекать, и все вдруг стало как-то тихо, и мы, молча трезвея, взглянули друг другу в глаза, не очень отчетливо представляя себе возвращение на Землю… – нас увидели наши мирно щебечущие жены! Увидели – и совершенно бесшумно упали в обморок!.. – чем, возможно, и спасли нам жизнь, подарив минуту совершенно необходимой сосредоточенности. Мы медленно подтянулись, стараясь не смотреть вниз… собрав силы, с огромным трудом пе-ре-ки-ну-ли правый локоть через рельсу… и – ну очень медленно – в абсолютной тишине как-то добрались (как – выпало из памяти!) до края ущелья. Уткнувшись лицами в землю, мы полежали на животе. Руки мелко дрожали. Минут через пять, не слыша вопящих жен, мы поднялись.