Я тогда стеснялся своей «киношности», боялся – не поймут! Но ответ был всегда один – потому что «Летят журавли»! Потому что – Урусевский!
На всем моем, что издано, всегда посвящение: «Светлой памяти Сергея Урусевского». Это знакомство – может быть, самый дивный подарок Господа в моей столь богатой чудными людьми жизни.
* * *
Какой бы ни был ты пловец,
В трясине это не поможет.
Итак – в Москву! Я буду кинорежиссером – решено! Это дополняет мои детские клятвы.
В первый же день в Москве перелезаю через ограду «Мосфильма», чтобы поглядеть на киношников, брожу по коридорам, усмехаюсь по-чалдонски – эти?! соплей перешибу!.. (Не понимал еще по младости я сути русской Азиопы – Какой бы ни был ты пловец, /В трясине это не поможет.)
Шатаясь по «Броду» (бывшая улица Горького) без прописки, в голодном бреду, знакомясь с Зариком Хукимом и прочими безумцами, с Москвой Сержа Чудакова и Лени Губанова, «где гении шумят, как колоски, и пожимают робкими плечами», за кружку «Жигулевского» изготовляя по пивным стихи, питаясь случайно, ночуя везде, – сочинил наизустьтруднейший драматургически – до сих пор горжусь! – сценарий «Агитатор».
Записал. Уговорил молоденькую машинистку. И – перепечатала. Запросто нашел адрес легендарного В. Б. – Виктора Борисовича Шкловского. Кодов подъездных еще не было. Просто вошел в подъезд, нашел квартиру, просто позвонил. Открыла жена В. Б. – одна из легендарных сестер Суок (помните «Три толстяка»? – «имя нежное Суок»). Назвался учеником Ю. К. Олеши. Она впустила. Шкловский сидел за столом, закрывающим угол, как в клетке. Он был в теплых носках. На стене рядом с ним висела картина. «Это Шагал?» – «Нет, дружок, это Малевич!» Я с ходу начал спорить. «Белое на белом», «искусство, висящее в воздухе без подпорок»… В. Б. смеялся, налил водочки. (Интересно, сколько людей осталось на свете, которые выпивали со Шкловским и Олешей?) В. Б. прочел сценарий «Агитатор» при мне, радуясь, что всего сорок страниц. Тут же начеркал письмо Ромму (берегу!): «Очень профессионально. Трюк вещи – двое. Связаны оригинальной цепью. У автора – талант».
И Михаил Ильич Ромм – тогда худрук самого престижного объединения на «Мосфильме» – меня принял – сразу! Накормил. Прочитал. Удивился. Подружились с ходу.
Славный Михал Ильич! Сколько в нем было чистоты и уцелевшей совести! Смеясь, он рассказывал мне, как его отец тайно от жены отмывал лапки прилипших к мухоловке мух – и выпускал их на волю. Забегая вперед, скажу, что Михал Ильич приблизительно так же спасал многих киномух, кинобабочек и даже киножуков, завязших в советской душиловке. Он был – благодетель и благоделатель. И – режиссер! Ведь это настоящее чудо – «Пышка» с великой Раневской. А о Сталинской премии… Что ж, соблазнкоммунизма был велик – он даже Блоку показался сначала в «белом венчике из роз». И при сталинской славе Ромм был белой вороной. Его терзали, исключали. Ни в одном фильме он не призывал к убийствам. Его грехи были – не смертные. Он ни разу не унизился – и ни разу не украл! – о, как это много в нашей стране! И даже в старости не было в нем жалкой искательности и суеты. А в 1960-м он – как и все – снова поверил.
И началась светлая дружба шестидесятилетнего мудреца с наглым юнцом без прописки, мнившим, что он сломает систему!
Ромм мог мне сам приготовить яичницу, он терпел мое хамское обращение на «ты», однажды ночью, когда я проигрался в карты, он просто спас мне жизнь, выдав крупную сумму – хоть сам был очень небогат!
Милый Михал Ильич! Может, он был неправ в своей безграничной, без разбору, доброте. Но, прислушиваясь к смерти в себе и еще выдыхая туманные облачка жизни, я говорю вам, Михал Ильич, возмутительно щедрый и невозмутимо чистый, – сколько же мы все вам должны – и денег тоже!
Да… а с моим первенцем, сценарием «Агитатор», было так: Ромм попросил редактора Л. Нехорошева – какой же он был молодой и хороший тогда! – представить сценарий на худсовет. И вот – худсовет. Мой первый. Ругань всех Цизиных: «Антисоветчина!» И – невероятные (сохранилась стенограмма) комплименты Л. Малюгина, В. Соловьева, Л. Беловой. И – победа! Первый вариант сценария принимается! Подписываю договор с 3-м объединением киностудии «Мосфильм» – в двадцать лет!
Мне выдают кучу денег! Выхожу обалдевший, горячо потный, будто опять на повале.
Киношники поглядывают, шепчутся по углам.
* * *
И когда я жил у них, я жил над ними.
Оттого и невзлюбили они меня.
Москва, июль, на улице Горького жара. Три дня раздаю долги, остаток пропиваю на «Броде» с проститутками, фарцой и Зариком. И, по его совету, – во ВГИК! – у меня ведь на «Мосфильме» уже куплен сценарий! Я уже как бы профессионал – ВГИК просто обязан меня принять! Еду туда. Перед входом собираю толпу слушателей (в ней и моя будущая жена, худенькая провинциалка – попигмалионил полгода – сделал красавицей). Говорю, вещаю. Тут же знакомлюсь с Марленом Хуциевым. Смотрит пристально. И вдруг вопрос в лоб:
– Напишешь мне современную «Войну и мир»?
Я в шоке, аж заикаюсь.
– Марлен, я, конечно, о себе мнения неплохого… Но «Войну и мир»?! – нет, это без меня!
(Господи! Если б я знал, что речь идет о будущей «Заставе Ильича», – умер бы со смеху. Но тогда…)
И тут ко мне придвигается долговязый очкарик с открытым ртом, робко так предлагает:
– Может, заедем ко мне, выпьем? Меня Андрон зовут…
Почему нет? Мчимся в такси на улицу Воровского, заходим в здание рядом с Домом кино. Перед дверью на шестом этаже очкарик небрежно бросает (цитирую дословно):
– Извини, я живу не один. Мой отец – плохой поэт.
Я вижу табличку: С. В. Михалков…Великодушно сочувствую Андрону.
– Да уж!..
И… мы ныряем в восторженный запой – под 7-ю сонату Прокофьева. Я слушал Прокофьева, он – меня. Открыв рот. Глазел на мои мысли. Натурально, началась «дружба», космические планы. Я объяснял, где надо ставить запятые, как надо играть на рояле и что такое концепция. Каждый день что-нибудь объяснял. Десять часов без перерыва. Закуску игнорировали…
Но, естественно, во ВГИК приняли не меня – уже легендарного среди киношной молодежи, – а его. Во ВГИКе мест ведь мало. Талантливые, но тихие – как, скажем, Вася Шукшин – иногда проскакивали. Открытые, искренние, горячие – никогда!
До сих пор помню добруюулыбку лаборантки кафедры ВГИКа, когда Андрон тихо назвал свою фамилию. Мне же завкафедрой режиссуры Ким Арташезович Тавризян сказал, глядя в сторону:
– За вас очень хлопочет Марлен Хуциев. Но вы совершенно аполитичный юноша – и этим гордитесь, правда?
– Правда!..
– Ну вот! Не знаете, кто такой Фидель Кастро! Поймите. У нас ВУЗ идеологический! А с вами будут проблемы. Нет, сейчас мы не готовы вас принять.
Я поехал к Ромму. Ромм расхохотался.
– Олег, что ж вы мне не сказали?! Я могу вас сам зачислить в свою мастерскую, без Тавризяна. Но – зачем вам этот ВГИК, школярская мука? Куча диких предметов. Военное дело. Вы этого маразма не выдержите, сорветесь. Сейчас – другое время. Пусть эти детиучатся. А вам во ВГИКе делать нечего! Вы – уже взрослый… (пропускаю комплимент) Зачем пять лет бросать псу под хвост? Давай сделаем по-другому. «Агитатор» мы у вас купим. Найдем режиссера. И если по вашему сценарию будет сделан приличный фильм, то следующий сценарий поставите сами– в моем объединении. Итак – пишите следующий сценарий!
И, обнадеженный Роммом, я быстро сочинил «с Андроном» сценарий «Антарктида – страна чудес». Андрону в этом сценарии принадлежит одна фраза. Помню, печатая со страшной скоростью на андроновской чудной машинке, я крикнул: «Андрей! Быстро – название консервов, любое!» Андрей побагровел, напрягся – и выпалил: «Ананасы в соку!» Вот эта фраза и есть его вклад в этом сценарии. Насчет «Антарктиды». Не бог весть что, но «абсолютно профессионально». Характеры, коллизии, развитие – все путем. Была там – по тем временам – очень даже экспрессивная, символическая сцена – тракторист катил бочку через Антарктиду.