Товарищ Васильев внимательно наблюдал за играющими. Когда Гошка ловко одну за другой переворачивал монеты, милиционер удовлетворенно крякал. Чувствовалось, что он понимает толк в этой игре.
– В какой квартире живут Ладонщиковы? – равнодушно спросил товарищ Васильев.
– Сашка, покажи, – сказал Витька Грохотов. Сашке предстояло бить по кону, и он досадливо отмахнулся.
– К вам ведь, – сказал Гошка. – Проводи товарища.
Сашка с неудовольствием посмотрел на милиционера: вот еще принесло не вовремя! Спрятав битку в карман, поднялся с колен и нехотя повел милиционера к себе домой.
Через полчаса товарищ Васильев вместе с Сашкой и его матерью снова появился во дворе. Вид у Сашки был удрученный, и он смотрел себе под ноги.
Ребята почувствовали что-то неладное. Бросив игру, они подошли к приятелю.
– Куда это ты собрался? – спросил Гошка. Сашка мрачно взглянул на него и еще ниже опустил голову. Людмила Григорьевна, Сашкина мать, тоже была взволнована и то и дело поглядывала на окна – не смотрят ли на них соседи.
– Может быть, сразу скажешь, кто еще с тобой был? – спросил милиционер.
– Говорю, случайно нашел, – пробурчал Сашка. – Иду по улице, а он валяется...
– Все равно ведь в милиции расскажешь, – добродушно улыбнулся товарищ Васильев.
– Я сообщу мужу? – спросила Людмила Григорьевна.
– Дело не спешное, – ответил милиционер. Гошка подмигнул Витьке и стал отступать за угол дома. Святая простота Толик Воробьев подошел к Сашке и спросил:
– Чего это ты нашел? Кошелек, да?
Милиционер с любопытством на него посмотрел и сказал:
– Во-во, кошелек. Ты тоже об этом знаешь?
– Я еще ни разу кошелька не находил, – со вздохом ответил Толик. – А хорошо бы.
Товарищ Васильев вытащил из широких штанин маленький желтый кошелек с блестящей кнопкой.
– Узнаешь? – спросил он.
Толик одним глазом долго изучал кошелек, а потом буркнул:
– Это ж Сашкин... Он его...
Тут Витька Грохотов, увидев злополучный кошелек, незаметно лягнул Толика ногой.
– Чего дурачишься? – обиделся Воробей. Единственный глаз его воинственно засверкал.
– Ты давай про кошелек, – напомнил милиционер.
– Про какой кошелек? – наконец сообразил в чем дело Толик. – Ах, про этот... Так он же его нашел. На улице.
– А может быть, где-нибудь в другом месте? – спросил товарищ Васильев и пристально посмотрел на Толика.
– Не устраивайте, пожалуйста, здесь допрос, – попросила Людмила Григорьевна.
– А вы, гражданка, идите себе домой, – посоветовал товарищ Васильев. Когда нужно будет, мы вас пригласим.
– Он валялся на тротуаре... – заговорил Сашка. – Почему же не поднять? Кто хочешь поднимет.
– На улице, значит, нашел? – усмехнулся товарищ Васильев. – Везет же человеку! А я, понимаешь, еще ни разу на тротуаре не нашел кошелька...
– Я тоже, – сказал Толик. – Кошельки под ногами не валяются. Это Сашка такой везучий... Он и в «орлянку» всегда выигрывает.
– Боже мой, в какую еще «орлянку»? – спросила Сашкина мать.
– Воробей, тебя мать зовет... – из-за угла позвал Гошка. Толик было повернулся, но маленькая крепкая рука милиционера легла на его плечо.
– Э, нет, приятель, – улыбнулся товарищ Васильев. – Придется тебе тоже со мной прогуляться...
– Я не хочу прогуливаться, – плачущим голосом сказал Толик. – Я еще должен посуду на кухне помыть...
– Что же вы двоих? – спросила Людмила Григорьевна. – Забирайте всех детей со двора.
Товарищ Васильев взял за руки Сашку и Толика и повел в милицию. Если бы не форма, можно было подумать, что почтенный отец семейства вышел погулять со своими двумя послушными детьми.
Сашкина мать немного постояла, потом вздохнула и тоже решительно направилась следом.
* * *
Гошка и Витька молча сидели на пыльном диване. Гошка часто моргал и проводил растопыренной ладонью по носу и лбу: он ткнулся лицом в чердачную паутину.
– Это была твоя глупая идея – вернуть девчонке кошелек, – сказал Буянов.
– А твоя идея организовать шайку «Черный крест» просто гениальна!
– С таким народом, как вы, любое хорошее дело можно загубить.
– Ладно, – оборвал Витька. – Сейчас не время выяснять, кто из нас больше дурак... Что будем делать?
Гошка наконец содрал с носа липкую паутину и вытер руки о штаны. На черных волосах паутина осталась. Вид сегодня у Буянова был не такой самоуверенный, как всегда.
– Как ты думаешь, Рыжий продаст нас? – спросил он.
– На него надежды мало.
– Лучше бы он этот кошелек в сортир бросил...
– Мать ладно... – сказал Витька. – А вот отец? Мне бы не хотелось с ним ссориться.
– Мой узнает – выпорет, – поежился Гошка. – Я боюсь, хуже бы не было.
– Что может быть хуже?
– Этот же дурачок наболтал девчонке, что мы убили кучу народа... И своим кухонным тесаком у нее перед носом размахивал. Вооруженное нападение... За это посадить могут.
– За кошелек-то?
– А булки?
– Если Сашке пригрозят тюрьмой – всех выдаст, – сказал Витька.
– Еще этого чудика допросят... Артиста. Он спьяна и вправду подумал, что у нас настоящий пистолет.
Витька задумался. На чердаке было тихо. Где-то в дальнем углу возились голуби, внизу тетя Сарра протяжно повторяла: «Соля-а, обедать! Слышишь, Соля, обедать!» – Пойдем в милицию, – сказал Витька. – Я слышал, за добровольное признание смягчают вину.
– Спятил! – Гошка даже подскочил на диване. – Еще неизвестно, может быть, Сашка и не выдаст... Идти в милицию! Да меня туда пирогом не заманишь!..
Сашка вернулся домой во второй половине дня в сопровождении отца и матери. Витька и Гошка – они дежурили в парке – не смогли с ним перекинуться ни одним словом. Сашка шел, низко опустив голову, и смотрел под ноги. Лицо у него было непроницаемое. Зато выразительное лицо дяди Кости – Сашкиного отца – не предвещало ничего хорошего. У Людмилы Григорьевны – красные глаза, в маленьком кулачке зажат мокрый носовой платок.
У подъезда Сашка замедлил шаги и оглянулся. Гошка стал было на пальцах что-то объяснять ему, как глухонемому, но младший Ладонщиков не успел ничего ответить, так как получил крепкий подзатыльник от старшего и пулей влетел в подъезд.
Немного погодя из их раскрытого окошка послышался густой раздраженный голос дяди Кости, жалобное бормотание Людмилы Григорьевны и после небольшой паузы отчаянные Сашкины вопли. Ребятам показалось, что они даже слышат свист ремня.
Гошка и Витька переглянулись. Лица у них стали унылыми.
– Он сейчас отмучается, а у нас все еще впереди, – сказал Гошка. Он даже побледнел.
Крики было прекратились, а потом возобновились с новой силой. По-видимому, старший Ладонщиков минутку передохнул, смахнул пот со лба и снова взялся за ремень.
– Говорят, что битьем ничего не добьешься, – сказал Витька. – А сами лупят нашего брата почем зря.
– У моего бати ремень узенький, как свистнет... Когда я наверняка знаю, что меня будут драть, надеваю трое трусов и двое штанов, – сказал Гошка. Одни из чертовой кожи. А чтобы не подумал, что мне не больно, ору изо всех сил.
– Орешь ты здорово, – сказал Витька. – На всю улицу слышно.
Гошка уставился на Витьку, даже лоб наморщил.
– Погоди, а почему я ни разу не слышал, как ты кричишь? Терпишь, да?
– Видишь ли, – сказал Витька. – Меня никогда не бьют.
– Рассказывай сказки. Наверное, руку кусаешь?
– Это еще хуже, когда не бьют, – сказал Витька. – Наказали тебя, ремень повесили – и все кончилось. А когда тебя за человека не считают, не разговаривают с тобой, это, брат, похуже, чем любая порка.
– Я согласен, чтобы со мной год не разговаривали, лишь бы не били, сказал Гошка.
Сашка наконец перестал кричать. Экзекуция закончилась. Правда, еще некоторое время доносился густой голос дяди Кости, перемежаемый звучным всхлипыванием. Потом и это кончилось.
– Теперь три дня на улицу не пустят, – сказал Гошка. И тут они увидели Толика Воробьева. Он как ни в чем не бывало вышел из дома с огромным куском хлеба, густо намазанным маслом. Как же они забыли про Толика?