ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ
На этот раз с лодкой ничего не вышло. Гошка облюбовал одну неподалеку от обрыва. Она была вытащена до половины на берег, и вода звучно шлепала в широкий промасленный борт. Лодка на вид исправная, с черпаком и веслами. И даже самодельный якорь лежал на корме.
Гошка велел всем идти по тропинке дальше, а сам остался возле лодки. Берег был пустынный, заросший кустарником. На лугу – свежескошенная трава, но косца не видно. Наверное, пошел в деревню полдничать, а лодку оставил на берегу. Откуда здесь, в пустынном краю. быть ворам? Рассудив, что ничем не рискует, Гошка подошел к лодке и решительно уперся в нос плечом, стараясь столкнуть в воду, И вдруг услышал;
– Может, помочь?
Гошка, как ошпаренный, отскочил от лодки. Никого не видно. Уж не померещилось ли? И тут он увидел, как от скошенной на лугу травы в голубое небо поднимается тоненькая сизая струйка.
– Поди-ка сюда, – позвала струйка.
Голос был негромкий, добродушный. А человека не видать. Это потому, что берег высокий, а Гошка стоит внизу, у самой воды.
– Зачем? – на всякий случай спросил Гошка.
– Иди-иди, не бойсь.
Гошка оглянулся: не убежишь. Путь к отступлению только по реке, а на берег подняться можно лишь в этом месте, возле луга, дальше – песчаная круча, не вскарабкаешься.
– Смотрю, лодка, – сказал Гошка. – Уж, думаю, не наша ли?
– Ну и как? – спросил голос.
– Вроде нет.
– Обмишурился, значит, паря.
– У нас точно такая же... Вот только якоря нет.
– Значит, без якоря?
Разговор был вполне доброжелательный, и Гошка успокоился. Поднявшись на берег, он увидел на скошенной траве мужика в закатанных до колен штанах. Больше на нем ничего не было. Мужик лежал и, глядя в небо, курил козью ножку. Был он широкоплечий и небритый. Под головой аккуратно свернутая белая рубаха. Острое жало косы блестело неподалеку. В кустах черная кирзовая сумка, из которой торчит горлышко бутылки с молоком.
– Садись, закуривай, – сказал мужик, пуская дым в небо.
– Я самосад не курю, – ответил Гошка.
Конечно, он мог бы прошмыгнуть мимо мужика и задать деру, но ни с того ни с сего бежать было унизительным. И потом мужик так ласково с ним беседовал...
– Погляди-ка, чего это у меня на щеке? – попросил мужик. – Пчела ужалила или еще кто? Гошка подошел к мужику и нагнулся.
– Ничего у вас...
И тут он получил такой удар в ухо, что кубарем покатился но траве, а над рекой раскатился громогласный хохот.
– Может, ишо поглядишь, что у меня на другой щеке сидит? Ох и дурень, господи ты боже мой, три десятка лет прожил, а такого дурня не встречал!
Гошка, бормоча проклятия, догонял ребят. В одном ухе стойко гудело, во втором раздавался громкий смех.
– А где лодка? – спросил Сашка. Гошка от всей души хотел ему ответить, но постеснялся девчонок. Потирая красное, распухшее ухо, он молча зашагал впереди.
Шли-шли, и вдруг Люся Воробьева присела на траву и заплакала. Слезы градом посыпались из глаз, закапали с подбородка. Алла опустилась рядом и, гладя светлые Люськины кудряшки, стала утешать.
– Устала, Люся? Этот Гошка летит как угорелый... Куда, спрашивается?
Гошка насмешливо посмотрел на Люсю.
– К мамочке захотелось? Алла холодно взглянула на него:
– Отойди, пожалуйста.
– Чего это она? – спросил любопытный Сашка. – Змея ужалила? У меня есть веревка.
– Подпоясайся-ка лучше этой веревкой, – посоветовал Витька Грохотов, – не то штаны потеряешь.
Сашка за эти дни сбавил в весе, и штаны действительно стали велики.
– Домой хочу, – немного успокоившись, сказала Люся. – Мы идем, идем, и конца не видно. Куда мы идем?
– Тебя никто не звал, – буркнул Гошка.
– Я думал, змея, – разочарованно протянул Сашка.
– Какие вы все-таки черствые, – сказала Алла. – Оставьте нас вдвоем!
Мальчишки отошли в сторону.
Алла посмотрела в глаза подруге, потом приложила ладонь к ее лбу. Лицо у нее стало озабоченным.
– Тебя не знобит? – спросила она.
– Немножко, – ответила Люся.
– Это ты ночью кашляла?
Люся повернула голову и посмотрела на ребят.
– Не говори им ничего, а то на смех поднимут, – сказала она. – Гоша сегодня не с той ноги встал. Я чувствую, они жалеют, что меня взяли.
– Что бы они без нас делали, – улыбнулась Алла. – Кто обеды готовит? Ложки-чашки моет?
– У Коли рубашка на локте порвалась, – озабоченно сказала Люся. – Ты же знаешь, какой он аккуратный. Наверное, переживает... У тебя нитки, иголка есть?
– Найдутся, – сказала Алла, думая о другом: не заболела ли Люся? Лоб у нее горячий, явно температура. Алла захватила с собой пакетик с пирамидоном, мазью от нарывов и йодом, но куда засунула в этой спешке, не могла вспомнить. Ладно, вечером, на привале, разыщет.
Мальчишки валялись на траве и негромко разговаривали. Гошка бросал на уединившихся девочек презрительный взгляд: мол, развели тут телячьи нежности! Однако и сам был доволен, что сделали вынужденный привал: после стычки с мужиком хотелось немного успокоиться,
– Совсем забыл! – сказал Гошка. – У меня ведь папиросы. Закурим?
Наслаждаясь полной безнаказанностью, закурили. Дым пускали неумело. Витька боялся закашляться и поэтому не втягивал дым в себя. Увереннее всех курил Гошка. У него был приличный подпольный стаж – полтора года.
Коля Бэс отказался от папиросы. Он не курил и даже не хотел попробовать. Воспользовавшись остановкой, Коля спустился к реке и, сложившись пополам, как гигантский кузнечик, стал высматривать в осоке жуков и козявок.
– Плохо без лодки, – сказал Сашка, глотая дым.
– Достань, – усмехнулся Гошка.
– Пока она плачет, пойду удочку закину, – сказал Сашка.
– Чего это у тебя одно ухо красное и больше другого в два раза? – спросил Витька.
– Какое ухо? – сделал удивленные глаза Гошка. – Ах, это? Да тут я с одним мужиком схватился. Из-за лодки. Он мне в ухо, а я из него сделал бифштекс! Удар в челюсть – мужик с катушек долой. Поднялся – я ему правый апперкот, потом тычок в подбородок... В общем, полный нокаут!
– Наверное, это был мужичок с ноготок? – съехидничал Витька.
– Он меня долго помнить будет, – сказал Гошка. Подошли Алла и Люся. Слезы у Воробьевой высохли, и вид у нее был смущенный.
– Это все нервы, – сказала Люся.
– А что это такое – нервы? – спросил Сашка, выглядывая из камышей.
– Помнишь, мы опыты делали? – сказал Гошка. – На лягушечью лапку капали кислоту, и она все время дергалась...
– Не обращай внимания, – сказала Алла и обняла Люсю за плечи. – Мальчишки из нашего дома всегда были толстокожими.
– Плач Ярославны закончился, – сказал Гошка. – Можно в путь?
* * *
Одно дело – плыть на лодке, другое – идти пешком вдоль берега. Ребята исцарапали о колючки ноги. Витька чуть не наступил на змею. Не прошли и с полкилометра после того, как наткнулись на змею, – увидели у берега и дальше, до самой опушки леса, множество выгоревших на солнце палаток. Отдельно на пригорке уткнулась в небо высокая мачта со спущенным флагом.
– А ну, поворачивайте отсюда! – услышали ребята не очень сердитый возглас.
Все остановились. От толстой сосны отделился худощавый боец с винтовкой и уставился на них. На лице заинтересованность; вместо того, чтобы прогнать их от лагеря, он заговорил:
– Куда это вы разбежались?
– Нам туда, – показал неопределенно Гошка.
– Туда нельзя... Не видите – воинская часть.
– А что вы тут делаете? – спросил Сашка. Боец посмотрел на него и рассмеялся.
– Кто же на такие вопросы отвечает?
– Я просто так, – сказал Сашка.
Боец с интересом взглянул на Аллу и вдруг раздобрился.
– Присаживайтесь... Ребята купаются, а я нынче дневальный. Сменюсь вечером.
Коля Бэс уселся на траву и тут же стал снимать тапочки.
– Жмут? – полюбопытствовал боец.
– Не надо было резиновые надевать, – сказал Коля.