Как раз посередине площади три немецких солдата вкапывали в землю желтый столб с перекладиной наверху и косой опорой.
– Что это? – спросил Сашка. Он никогда не видел ничего подобного.
– Виселица, – сообразил Гошка. – Кого-то вешать собираются...
– Кого? – взглянул на него Сашка. И глаза его округлились.
– Увидишь... – мрачно пробурчал Гошка.
У здания с немецким флагом остановился грузовик и из кузова стали выпрыгивать вооруженные немецкие солдаты. Мальчишки бросились к реке, проскочили через обгоревший посредине деревянный мост и оказались на другом берегу. В городском парке повсюду глубокие воронки, следы артобстрела. В карусель угодил снаряд, и покалеченные осколками деревянные раскрашенные зверюшки валялись на земле.
У входа на стадион прогуливался автоматчик. Деревянный забор, оклеенный афишами о футбольных матчах, сверху был оцеплен колючей проволокой. Еще один автоматчик стоял на вышке, сколоченной из досок разрушенного дома. Шевелились на ветру порванные обои. Немец с вышки заметил ребят и стал разглядывать. Отступать было поздно, и они пошли по дороге вдоль крашеного забора. Немец проводил их взглядом и отвернулся. Доски на вышке заскрипели, послышался свист. Немец стал насвистывать какую-то свою песенку.
Видя, что на них не обращают внимания, Витька подбежал к забору, где в одном месте была выломана доска, и приник к щели. На зеленом футбольном поле стояли, сидели, лежали люди. Их было много. Молодых и старых, особенно детей. На одежде желтели шестиконечные звезды. Таких странных звезд Витька никогда еще не видал. Люди были измождены, с воспаленными глазами. Видно было, что не одну ночь они провели под открытым небом. Тут же у их ног стояли пустые котелки с алюминиевыми ложками.
У самого забора пригнулся на корточках седобородый старик в черном длинном пальто. Он тоненькой палкой чертил на земле какие-то непонятные знаки и что-то шептал.
– Дедушка Моисей! – пробормотал Витька. И старик услышал. Он поднял лысую голову и уставился на Витьку. Красные глаза его слезились, но смотрел он прямо, не моргая.
– Кто ты, мальчик? – негромко спросил старик.
– Грохотов я, дедушка Моисей, Грохотов, – ответил Витька.
– Ай-я-яй! – замотал головой старик. – Он Грохотов! Он с такими же сорванцами, как и сам, убежал из дома? А бедные родители чуть с ума не сошли. Ох, плачут ваши задницы по хорошему ремню!
Это был дед Соли Шепса. Старику восемьдесят лет, и непонятно: за что его забрали? Дед Моисей и мухи-то не обидит. Он каждое утро выносил из дома низенькую скамейку с ватной подушкой и грелся на солнце. Читал газеты, наблюдал, за играми ребят. Иногда тетя Катя, уборщица, у которой четверо пацанов мал-мала меньше, давала ему понянчить самого маленького. И дед Моисей нянчил ребятенка, щекотал его своей длинной белой бородой и рассказывал сказки.
– Что ты тут делаешь, дедушка? – спросил Витька.
– Он спрашивает, что я тут делаю? Хотел бы я сам это знать.
– Вас арестовали?
– Один бог знает, что на белом свете делается... Меня взяли с теплой постели и, как скотину, пригнали сюда. Я даже не захватил свой шерстяной жилет. Я старый, больной человек, что им от меня нужно?
На этот вопрос Витька не мог ответить.
– Где Соля? – спросил он.
– У бедного мальчика три дня во рту ничего не было... – старик впился взглядом в Витьку. – Нет у тебя маленького кусочка хлеба?
– Я достану, – сказал Витька. – Дедушка, а нет ли здесь кого-нибудь наших?
– Мальчик, здесь страдают только бедные евреи. Витька взглянул на вышку: немец смотрел в его сторону. Мальчишка еще плотнее прижался к забору. Если он сейчас поднимет автомат, нужно упасть в придорожную канаву и замереть. Но немец не поднял автомат. Он отвернулся и снова засвистел. Наверно, в сумерках не заметил.
– Позовите Солю, – прошептал Витька.
– Мальчик, – стал шептать старик. – Принеси мне из дома джемпер. И в нашей кладовке много разной вкусной еды... Если бы ты знал, какую фаршированную щуку умела приготовить Сарра, моя бедная дочь!
– Наш дом сгорел, – сказал Витька.
– Я забыл... Моя добрая Сарра увела меня в убежище, зачем она это сделала? Лучше бы я сгорел в своем доме, чем мучиться здесь. Они всех нас убьют, мальчик, можешь верить старому Моисею. Они увозят нас на машинах за город и убивают, как собак. Моя бедная дочь... – Глаза старика наполнились слезами.
– Тетю Сарру убили? – спросил Витька.
– Они увезли ее утром и назад не привезли. И Соню тоже.
– И Соню? – повторил Витька.
– Завтра они увезут меня и маленького Соломона... Они убивают всех евреев. Чем мы прогневили бога? За что он нас так жестоко карает?
– Бог, бог, – сказал Витька. – Это фашисты! Старик приблизил к щели сморщенное заплаканное лицо и горячо зашептал:
– Я дряхлый, немощный старик... Я не боюсь смерти. Но мой внук Соломон... Ты слышал, мальчик, как он играет на скрипке? Это будет большой артист, поверь старому Моисею. Мальчик, я знаю, ты сможешь помочь. Ты добрый. Возьми отсюда Солю. Зачем ему умирать так рано? Ты сможешь его спасти, я знаю. Мальчик, возьми отсюда Солю...
Витька оглянулся: немец обтирал тряпкой прожектор, установленный на вышке.
– Ладно, – сказал Витька. – Я приду... Пусть он ждет меня у этой щели. И если сможет, пускай еще одну доску выломает. Она шатается. Я ухожу, дедушка. Он сейчас прожектор включит.
Витька выполз на дорогу и бросился вдоль забора к школе, где его ждали приятели. Белый луч прожектора стегнул по футбольному полю, усеянному скорчившимися фигурками людей, по забору, уперся Витьке в спину. Мальчишка замедлил шаги и, втянув голову в плечи, пошел шагом.
Белый луч взмыл в небо и снова загулял по зеленому полю. Люди закрывали руками глаза, пряча их от ослепительного света.
– С кем ты разговаривал? – спросил Гошка, следя за прожектором. Сюда, за груду кирпича, прожектор не доставал.
– Как ты думаешь, – сказал Витька, – если попасть в прожектор камнем погаснет?
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕТЬКА КВАС
Переночевали у Симаковых. Хозяин в дом не пустил, сказал, что и так тесно. Квас проводил их на сеновал, битком набитый соломой. Симаковы держали корову и теленка.
Старший Симаков не очень-то приветливо встретил незваных гостей. Высокий, жилистый, с красным кирпичным лицом, он, хмуря клочковатые брови, долго разглядывал их.
– Буянов? – спросил он, кивнув на Гошку. – Батька твой до самого конца тут был... Немец-то, он большевиков в первую голову кончает.
– А вы не боитесь? – спросил Буянов.
– Чего мне бояться? Я беспартийный. И потом, от Советской власти пострадавший. Тятеньку моего раскулачили и душу из него, родимого, вынули... Такие самые, как твой папаша. – Симаков снова посмотрел на Гошку. – Ночуйте, только попрошу не задерживаться. Утречком с богом. У меня не постоялый двор... И потом, новый хозяин не погладит по головке, ежели узнает, что я вам предоставил ночлег.
Симаков влепил Квасу затрещину и, даже не объяснив за что, удалился.
– Я не буду здесь ночевать, – сказал Гошка.
– Думаешь, донесет? – спросил Витька.
– Куда ты пойдешь? – сказал Сашка. – Ночью тут на каждом шагу патруль.
– Ходют. – сказал Квас, держась за багровую щеку. – Увидят кого в неположенный час, палят из автоматов.
– За что он тебя? – спросила Алла.
– За то, что нас к себе привел, – сказал Витька. – Не видела, как он волком глядел? Вот что, Петька, отойди-ка в сторонку...
Квас не очень-то охотно отошел. Ему было обидно: только что от родного отца заработал пощечину, а ему не доверяют.
– Иди в часовню, – посоветовал Буянову Витька. – Под верстаком и переспишь.
– Нужно драпать отсюда, – сказал Гошка.
– У меня тут есть одно дело, – сказал Витька.