Александра Климентьевича не отправили сразу на фронт, как папу Мирона. И дети с бабушкой стали ходить к нему «в гости» каждый день. Мамка собирала для отца щедрые по их меркам гостинцы. Она уже оттаяла и в душе простила батю, но всё ещё хранила суровый вид при упоминании о нём и на встречи к нему не ходила.
А встречи эти были такие. Обычно в пятом часу вечера ребята под предводительством бабушки, прихватив узелок с гостинцем, выходили из дому. Обходя город стороной, просёлочными дорогами, часам к шести они прибывали на место. Дальше приходилось ждать, пока отца отпустят на свидание. Ждали от нескольких минут до 1–2 часов. А однажды, было дело, отца совсем не отпустили. Томительные минуты перед встречей с папкой иногда скрашивались патефонной музыкой, доносящейся из-за забора: по вечерам для солдат крутили пластинки с патриотическими песнями.
После мучительного ожидания — короткое, на несколько минут, свидание. Батя выходил к ним в новеньком обмундировании. Всех обнимал, гладил. Вместе кушали, сидя на травке, принесённый отцу гостинец. Он говорил, что кормят солдат очень хорошо, поэтому большую часть гостинца тут же с аппетитом съедали дети. Папка рассказывал, как их с утра до вечера учат военному делу. Учат стрелять, разбирать оружие, ползать по-пластунски, бить штыком и многому ещё.
По сведениям отца, их батальон должны были месяц продержать на этом сборно-учебном пункте перед отправкой на фронт. В конце каждого свидания батя, отведя в сторонку бабушку, спрашивал про мамку, говорил: пусть придёт. Бабушка отвечала, что мама всё собирается прийти, но работает допоздна, да дел по хозяйству очень много, но вскорости придёт обязательно…
Так прошло несколько дней. Однажды вечером, в самую середину июля, Витёк с Кузей, как договаривались накануне, зашли к Мирону. Они собирались, по обыкновению, рыбачить «с ночевой».
Войдя в избу, ребята обнаружили Мирона, как правило, всегда в готовности ожидавшего друзей, на этот раз лежащим на кровати, отвернувшимся к стенке. Его мать и сёстры были в другой комнатке. Солнечный луч, заглядывая через отворённое окошко, падал на лежавшую раскрытой на столе ту самую газету с фотографией Михаила Поликарпыча. Витька вновь невольно полюбовался на батю Мирона. Тишину комнаты нарушало лишь противное жужжание мухи под потолком.
— Эй, хватит дрыхнуть, весь клёв проспишь, — позвал приятеля Витёк.
— Тише, — шепнул Витьке на ухо Кузя и, слегка ткнув его локтем в бок, кивнул в угол.
Только тут Витёк заметил, что большое зеркало, стоящее в углу комнаты, занавешено покрывалом.
— Папку убили, — не поворачиваясь к друзьям, дрожащим голосом выдавил страшные слова Мирон.
Всё перевернулось! Всего пару недель прошло как Михаил Поликарпыч живой, здоровый, геройский уходил на фронт громить фашистского гада, и на тебе! Их эшелон уничтожен немецкой авиацией где-то под Новгородом. Отец Мирона погиб вместе с сотнями таких же красноармейцев, не успев даже добраться до линии фронта.
С той поры незваные гостьи — похоронки — словно серые каркающие вороны, одна за другой всё чаще и чаще стали прилетать в дома, неся с собой страдания и боль. Известие о гибели Михаила Поликарпыча потрясло всех. Люди ждали его скорого возвращения с победой, как после Финской, и не представляли, что смерть может случиться так быстро, так нелепо.
На следующий же вечер, придя с работы, мама засобиралась скорее на встречу к отцу. Обиды, гордость — всё было забыто пред лицом смертельной опасности.
На этот раз путь показался особенно долгим; наверное, из-за того, что мама всё спешила и торопила их. Придя, наконец, на КПП сборно-учебного пункта Красной Армии, они узнали, что батальон отца досрочно окончил курс подготовки и утром отправлен на фронт.
Мама осела на траву, обняла руками убранную платком голову и тихонечко заплакала. Из-за забора доносились негромкие звуки патефонной музыки и приятный голос певца:
5. ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
С тех пор, как на Филейке появился первый радиорепродуктор, все, кто мог — от мала до велика — стали слушать ежедневные сводки Совинформбюро. Не был исключением и Витька. Люди заранее собирались под большим угловатым рупором и с надеждой в сердце вслушивались в каждое слово диктора. О, этот редкий по тембру и выразительности голос, разносившийся над толпой — он вселял в слушателей уверенность в скорой победе! «Ле-ви-тан», — несколько раз по слогам повторил про себя Витёк странную фамилию диктора, когда впервые услышал её, чтобы получше запомнить.