Со дна озера они достают раковины. Тот, кто лучше ныряет, добывает раковину побольше. Значит, он может дольше оставаться на поверхности. Если бы не это, они бы сдружились, им было бы легче выжить. Они и так держатся группами, когда возвращаются к озерам — через завалы в пещерах, через опасности. Но когда в раковинах есть жидкость, боятся друг друга. А потом снова объединяют усилия — для защиты и благополучного пути.
«Так они начали становиться разумными существами», — сказал наш командир Влад, и его слова прозвучали как резолюция. Он всегда говорит так — мало, медленно и весомо. Я часто спорю с ним, и он всегда оказывается прав. Это меня бесит, заставляет спорить без надежды на успех. Другие улыбаются, даже Ася. А Влад молчит, чтобы потом одной фразой опровергнуть все мои доводы. Благодаря ему я узнал, что даже правота может быть тошнотворной. Неужели он ни разу не ошибался?
Впрочем, ему нельзя ошибаться — от этого может зависеть жизнь всего экипажа. И все-таки мне иногда хочется, чтобы он ошибся… и стал человечнее…
Одно из существ проявляет признаки беспокойства. Догадываюсь: жидкости в раковине осталось мало. Мне кажется, что если бы у него были глаза, я прочел бы в них тоску и страх перед возвращением в недра планеты, во тьму, к дымящимся озерам. Его подстерегают тысячи опасностей: щупальца полурастений-полуживотных, притаившихся в пещерах, частые обвалы. Но он пойдет по этому пути снова и снова. Он уже не может иначе.
Поэтому мне трудно относиться к ним холодноизучающе, как Влад. Прощаю их скупость и жестокость.
Помню, как один из них, задержавшийся на поверхности дольше, чем должен был, попытался выхватить у другого раковину со спасительной жидкостью. Они дрались насмерть. Расплескали всю жидкость. Другие стояли, наблюдали. Не вмешивались.
Мы не могли ничем помочь. Передавали по радиокоду сигналы, просили других уделить хоть каплю из своих запасов. Они разбегались при нашем приближении. Даже пробовали защищаться. Ася расплакалась: «Скоты!» Я попытался проникнуть к озерам. Влад понял мой замысел, процедил: «Не успеть». Я едва не погиб, а когда вернулся с жидкостью, было уже поздно…
Мне потом влетело от Влада. Я огрызался, как мог, предвидя его приказ: «Не вмешиваться!»
Мое расположение к ним даже после этого события не уменьшилось. Именно потому, что очень страшен их путь и что они все-таки идут по нему.
Я смотрю на скалистое плато, где сверкает вершина Дворца, который мы создали для них. Беспокойство не покидает меня. Как будто все продумано. Но мне кажется…
Подымаюсь на скалы, а они неуклюже спешат за мной. На скользких камнях блестит колючий лишайник, воздух, желтый, как мед, стекает в долину. Спиральные, заряженные электричеством облака пролетают совсем близко, будто кто-то стреляет ими в меня.
Вхожу во Дворец. В центре первого зала — колесо и рычаг, величайшие изобретения человечества. «Подхлестнуть их эволюцию…» — говорил Ким. «Помочь им…» — думал я. Ася спросила, обращаясь и к нам и к себе: «А если их эволюция пошла бы совсем иным путем и мы просто навязываем свою волю?» Влад молчал. Никто не знал, о чем он думал.
Я прохожу по залам, где хранятся вмурованные в стены блоки с записями о величайших открытиях. Щедрость, на которую способны только высшие существа. Разумная щедрость — каждый блок имеет специфическую трудновскрываемую оболочку и свой шифр. Только достигнув высокой ступени цивилизации, они смогут вскрыть блок с записями о расщеплении атома. Они поймут: в этом забота о них. Горилла не должна получить в распоряжение бочку с порохом.
Все продумано. Но беспокойство — пружина — держит меня в напряжении. Мы что-то забыли. Что именно?..
Выхожу из Дворца. Они ожидают меня.
Медовый воздух становится темнее, гуще, летящие облака приобретают фиолетовый отблеск. Пахнет свежестью, как после грозы. Словно подвешенное на тонких оранжевых нитях лучей, покачивается светило, приближается к горизонту. Спускаюсь к ракете, осторожно становясь на скользкие камни. Оглядываюсь.
Держа на весу раковины, они ковыляют за мной, спешат и… отстают все больше и больше. Один спотыкается. Жидкость проливается на камни. Он бросается ничком. Через отростки жадно впитывает то, что не успело уйти в почву.
Внезапно понимаю. Ступени! Мы забыли облегчить им дорогу, сделать легче подъем к Дворцу. Мы думали лишь о том, что оставляем в блоках, и забыли о пути к нему. Мы все ошиблись. И в своей заботе, и в мудрой осторожности. И Влад — тоже. А это может стоить жизни многим из них…
Выхватываю из кармана сигнализатор. Выстукиваю на нем команду-программу. Тотчас из контейнера ракеты вываливается несколько киберов. Окутавшись выхлопами из небольших дюз, они спешат к дороге.
Ожидаю, пока последнее из существ спустится в долину, и передаю команду.
Киберы выполняют программу. Ослепительные зигзаги вспыхивают на дороге. Вырастают грибы взрывов. Скрежещут мощные электродолота и сверла.
Дорога становится похожей на реку. Вся она состоит из волн-ступеней. Киберы гуськом возвращаются к ракете.
В это время открывается второй люк. Из него на выдвижном эскалаторе опускаются Влад и Ася. Они подходят ко мне, смотрят на дорогу. Ася привычноласково опирается на мое плечо, говорит:
— Несмышленыши запомнят…
Влад молчит. Он поворачивается в профиль ко мне, выпячивает нижнюю губу. Не могу удержаться от улыбки — так он похож в эту минуту на надменного горбоносого верблюда.
Но улыбка исчезает. Почему Ася так смотрит на него — не мигая, расширяя свои темные спокойные глаза? На меня она смотрит по-другому: чуть покровительственно, привычно-любовно. А меня бы больше устроило «любовно» без «привычно».
Почему Влад достает сигнализатор? Что отстукивает на нем?
Из люка по его команде стремительно вылетают несколько киберов. Грохот. Сотрясается почва. Со стоном рушатся скалы, ступени. Взлетают камни. Ася испуганно отпускает мое плечо.
Едва успеваю опомниться, а дороги нет. Она завалена обломками, разъедена трещинами и пропастями. Она стала еще труднее и опаснее для этих существ, чем раньше. Что он сделал? Зачем?
От гнева кружится голова. Пошатываясь, делаю два шага к нему. Один удар кулака — и этот хлипкий несуразный человечек, мой командир, покатится по камням.
Он молчит. Грустно смотрит на меня снизу вверх.
— Пора в ракету. Там объясню.
Даже сейчас его слова — слова резолюции. Мои пальцы, сжатые в кулак, вздрагивают от ярости…
Он поворачивается ко мне сутулой спиной, направляется к ракете. Ася следует за ним — между ним и мной. И мне не остается ничего другого…
Утешаю себя воспоминаниями о грустных глазах командира. Может быть, он бывает более несчастным, чем кто-либо из нас, именно потому, что видит дальше других и не имеет права на ошибки? Может быть, ему очень хочется научиться ошибаться?
Эскалатор медленно поднимает нас к отверстию люка, затянутому тонкой пленкой. Тоскливо смотрю на место, еще недавно бывшее дорогой на гору. Вдали темнеют неподвижные фигурки «несмышленышей».
Представляю, как они придут сюда, как недоуменно будут ощупывать неодолимый для них подъем. Попытаются пробраться к Дворцу, но раковины с жидкостью, которые нельзя выпускать из щупальцев, сделают это невозможным.
Ненавижу Влада. Еще никогда ни к кому я не испытывал такой ненависти. «Несмышленыши»… Почему он это сделал? Чтобы унизить меня? Из презрения к ним?
Они уйдут в свои мрачные недра, унося в душах страх, удивление и… неутолимое любопытство, жажду познания. И это погонит их снова и снова к горам, где расположено нечто Великолепное и Загадочное. Но жизненосная жидкость в раковинах, которая делает их такими жадными и недоверчивыми, заставит всякий раз остановиться внизу.