Самый яркий пример такого рода — сборник «конденсированных романов», объединенных под названием «Выставка жестокости» (1970). Как явствует из книги, автора более всего мучает иррациональное несоответствие между традиционно-гуманистической трактовкой человека и той волной насилия, которая залила западное общество в конце 60-х (в США книга названа еще выразительнее: «Любовь и напалм: экспорт США»). Конструктивно это хаотически разбросанные фрагменты мыслей, сновидений, размышлений и бесед главного героя, проходящего курс лечения от нервного расстройства. Он пытается «проигрывать» сам с собой различные роли, так или иначе связанные с насилием и смертью. А они предстают в образах знакомых. Убитые — президент Кеннеди, доктор Кинг и Малькольм Икс. Самоубийца — Мэрилин Монро. Сознательные убийцы — безымянный пилот американского вертолета во Вьетнаме и мучающийся раскаянием Клод Изерли, вылетевший ранним утром 6 августа 1945 года спецрейсом на Хиросиму. Жертвы катастроф — сгоревшие в своем лунном модуле американские астронавты и сотни тысяч автолюбителей, нашедших смерть на шоссе… В фантасмагорическом мире Болларда взрываются бомбы и стартуют космические корабли, а скрежет сталкивающихся автомобилей сменяется зловещей тишиной заброшенного на далеком атолле атомного полигона. Вопрос, каковы социальные корни этой эскалации насилия, автор оставляет без ответа. Герой, почти осознавший, что окружающее его общество — подлинный инкубатор жестокости, останавливается на полпути.
В последние годы талант Болларда засверкал невиданными доселе красками, писатель как бы заново обрел себя в «старомодной» философской притче. Два последних романа, «Бетонный остров» (1974) и «Многоэтажник» (1975), вновь посвящены столь притягательной для Болларда теме катастрофы. Но на этот раз катастрофы новой — не природной, а в душах человеческих.
В первом романе страшное опустошение духовного мира человека, взращенного буржуазной цивилизацией, как бы материализовано в небольшом пустыре, образовавшемся на скрещении лондонских автострад. Именно здесь, в центре городских «джунглей» развертывается робинзонада наоборот: герой, случайно выброшенный на пустырь, пытается прорваться к людям, найти их. И это находясь в самом сердце многомиллионного города!. Пустырь как среда обитания и пустошь как «внутренний ландшафт»- снова знакомый мотив Болларда, неразрывная связь окружающей обстановки и психологического состояния человека.
Во втором романе место действия — дом-город на 2000 жильцов, обеспеченных всем необходимым в их собственной «замкнутой вселенной». Это одновременно и срез западного общества в миниатюре: налицо расслоение пресловутого «среднего класса» на «высших», «средних» и «низших», этажный антагонизм, крайняя степень духовного обнищания, одичания и даже вырождения буржуа-обывателя. По замыслу архитектора дом-город должен олицетворять собой утопию, где обеспечены процветание и истинно человеческое существование его жильцов. На самом деле микросоциум обитателей многоэтажника — всего лишь сумма крайних индивидуалистов, разобщенных ядом стяжательства и животными инстинктами (вплоть до элементов каннибализма). Из-за «духовной ржи» этот современный колосс обречен.
Нарисовав в своих произведениях последовательно уничтожаемый мир, Боллард еще не в состоянии предложить читателю другой, лучший. Уйдет ли писатель окончательно в лабиринты «внутреннего ландшафта» или бросит ясный взгляд на мир, его окружающий, покажет время.
МИР, ВЫВЕРНУТЫЙ НАИЗНАНКУ
Итак, монолиты остались, а как движение «Новая волна» умерла. Умерла, не просуществовав и десятка лет. Молодым британским бунтарям оказалось не под силу преодолеть двух главных противоречий, ставших для движения роковыми. Первое — это несовпадение теоретических деклараций и их практического применения: призванная вывести традиционную научную фантастику из тупика, «Новая волна» завела ее в новые. Ведь самый привлекательный, казалось бы, пункт ее программы — повернуть научную фантастику лицом к сегодняшнему дню, его животрепещущим проблемам — оказался смазанным с самого начала. Все свелось к смене антуража, от обветшалого к более модному… Второе противоречие — классическое и не раз проанализированное в другой связи: невозможность построения новой культуры при абсолютном отрицании старой.
«Новая волна» — уже прошлое научной фантастики, и все-таки ощущение свежего ветра перемен в мире этой литературы не покидает нас, когда мы обозреваем британскую сцену в период после «Волны». Причем это относится не только к молодым, но и к тем ветеранам, что были вынуждены перестраиваться, бороться за свои пошатнувшиеся пьедесталы.