Нина Кирики Хоффман
Неистовые груди
Я была всего лишь одиноким огрызком на обеденном столе Жизни. Судя по всему, никто никогда не собирался попробовать меня.
Я сидела в одиночестве в кафетерии нашей компании в тот день, когда приняла роковое решение, изменившее мою жизнь. Если бы Глэдис, вторая секретарша босса и моя обычная спутница за ланчем, была рядом, этого могло бы никогда не произойти, но ей было назначено к зубному. Оказавшись одни на один с дежурным блюдом того дня (Спагетти-О!), я стала искать дружеского общения у журнала, который нашла на том же столике.
Следуя первому за всю свою жизнь ослепительному порыву вдохновения, я вырвала его последние страницы с рекламой-комиксом «Чудо-женщина». «Оскорбление, которое сделало из Вильмы женщину!» — так она называлась. Там была нарисована узкобедрая плоскогрудая девушка, закопанная в песок и покинутая своим дружком, который уходил вслед за грудастой блондинкой за край страницы, оставляя девушку одну в компании крабов. Спустя какое-то время Вильма выкопалась, пришла домой, попинала стулья и заказала брошюру Шарлотты Атлас «От воблы до пышечки за 20 дней, иначе мы возвращаем деньги!» Вильма прочла брошюру и отрастила себе груди размером с буханки. Она вернула себе своего дружка и отплатила ему, заставив жестоко ревновать, поскольку, кроме него, подцепила еще несколько сотен других.
Подражая примеру Вильмы, я тоже заказала брошюру вместе с прилагавшимся к ней оборудованием.
Когда моя брошюра и тренажер розово-телесного цвета были доставлены, я ощутила смутное беспокойство. Текст брошюры в нескольких местах оказался расплывчатым. Некоторые страницы повторялись; других не было вовсе. Чувствуя, что весьма нехарактерный для меня порыв энтузиазма может выветриться, если я стану тратить время, требуя заменить брошюру, я погрузилась в описанные там упражнения (которые смогла расшифровать) и ревностно выполняла их на протяжении требуемых двадцати дней. Мои груди расцвели пышным цветом. Мужчины на улицах одобрительно свистели мне вслед. Ребята в нашем офисе поднимали головы от бумаг, когда я рысцой пробегала мимо.
Я чувствовала себя, как пальма, впервые опыленная вручную. Я начала получать пачки записочек с приглашениями на свидание. Меня лапали, меня ублаготворяли, со мной забавлялись. Я испытала на опыте кучу вещей, о которых до этого только читала — и по большей части все это мне понравилось с первых же нескольких раз. Пустыня, в которой я провела всю свою жизнь, исчезла; все, до чего я дотрагивалась здесь, в центре миража, казалось реальным, насыщенным, пульсирующим энергией. Я занималась все усерднее, надеясь сделать реальность еще более реальной.
И тогда отдельные части меня начали наносить ответные удары.
Я лежала на диване у Максвелла, закинув руки за голову. Он расстегнул на мне рубашку, потом расцепил передний крючок на моем новом огромном бюстгальтере, широко распахнув и то, и другое. Он поцеловал мой живот, затем начал покрывать легкими поцелуями все мое тело, постепенно продвигаясь вверх. И тут внезапно моя левая грудь дернулась и ударила его по лицу. Он был поражен. Он посмотрел на меня с подозрением. Я и сама была поражена. Я пристально исследовала свою левую грудь. Она лежала там, где ей полагалось, мягко покачиваясь, словно японский плавучий фонарик на тихой морской глади. Невинная. Ожидающая.
Максвелл уставился на меня. Потом потряс головой. Он внимательно посмотрел на мои груди. Медленно, медленно, он начал наклоняться к ним поближе. Его губы подобрались, складываясь для поцелуя. Ощущая покалывание во всем теле, я ждала, когда они снова запорхают на моем животе. Как бы не так! Обе мои груди взметнулись вверх и врезали ему уже по полной программе.
У меня ушел час на то, чтобы откачать его. После того, как я привела его в сознание, он велел мне убираться вон! Вон — вместе с моей противоестественной оснасткой! Я взяла сумочку и пальто, бросила на него последний взгляд — он все еще лежал на полу возле дивана, — и вышла из квартиры.
В лифте мои груди ударили человека, курившего сигару. Он закашлялся, задохнулся и назвал меня «неженственной». Какая-то женщина сказала мне, что я поступила правильно.
Придя домой, я сняла одежду и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные груди! Колышащиеся. Качество — хоть на журнальный разворот. Тяжелые, как налитые водой воздушные шары. Плотные, как пресс-папье. Будет жалко расстаться с ними. Я вздохнула, и они закачались. «Ну что ж, ребятишки, больше вам не будет упражнений», — подумала я. Мне придется сказать им «прощай». Я не могла позволить, чтобы мои груди стали Угрозой для Человечества. Лучше я буду благородной и пострадаю за всех. Я приняла душ и легла спать.
Этой ночью мне снились дикие сны. Что-то гналось за мной, а я гналась за чем-то еще. Я подумала, что, может быть, я гоняюсь сама за собой, и эта мысль испугала меня до безумия. Я все время пыталась проснуться, но безуспешно. Когда наконец утром я проснулась, изможденная и вся в поту, то обнаружила, что простыня обвилась вокруг моих ног, а мой телесно-розовый тренажер лежит рядом со мной в кровати. Мои плечи болели так, как это обычно бывало после хорошей тренировки.
Потом, на работе, груди помешали мне печатать. Улучив момент, когда я отвлеклась от пишущей машинки, чтобы взглянуть на свой стенографический блокнот, они просунулись между моих рук, монополизировав клавиши и доведя мой «Селектрик» до безумия. Проведя час в попытках совладать с ними, я наконец сказала боссу, что у меня ужасно болит голова. Он не хотел отпускать меня домой.
— Мэй Джун, вы так украшаете наш офис в последние дни, — сказал он. — Может быть, вы присядете здесь где-нибудь и просто посидите, выглядя хорошенькой и страдающей? Все больше и больше моих клиентов отмечают, насколько вы украшаете интерьер. Если эта трескотня утруждает вашу хорошенькую головку — что же, я попрошу Глэдис взять вашу работу и свою, и пойти печатать в туалет.
— Благодарю вас, сэр, — сказала я. Я вышла в приемную и села подальше от всех предметов, которые мои груди могли перевернуть. Глэдис посылала мне злобные взгляды, плоскогрудо сгибаясь над своей «ай-би-эмкой» ранней модели и работая вдвое быстрее обычного.
Какое-то время я была счастлива уже тем, что можно просто отдыхать. После всех этих ночных упражнений я чувствовала ужасную усталость. Стул был неудобным, но моему телу было все равно. Потом я начала чувствовать себя мерзавкой. Я посмотрела на Глэдис. У нее были неопрятные волосы, вечно выбивавшиеся из-под заколок и падавшие на лицо. Она коротко стригла ногти и никогда не полировала их, она небрежно одевалась, и судя по всему, ей было на это наплевать. Она напомнила мне то, как я сама выглядела двумя месяцами раньше, до того как мужчины начали интересоваться мной и давать мне советы о том, что мне носить и что делать со своими волосами. Мы с Глэдис больше не ходили в кафе вдвоем. Теперь я обычно обедала с клиентами босса.
— Почему бы тебе тоже не сказать боссу, что у тебя болит голова? — спросила я. — Здесь нет ничего, что не могло бы подождать до завтра.
— Глупая ты, он же меня уволит! Я ведь не могу потрясти перед его носом своими женскими прелестями, как ты. Мэй Джун, ты обманщица.
— Я не хотела никого обманывать, — сказала я. — Я ничего не могу с этим поделать. — Я посмотрела ей в лицо, чтобы понять, помнит ли она, как мы обычно разговаривали за ленчем. — Глэдис, взгляни-ка сюда. — Я вернулась к своей машинке и стащила чехол. Не успела я вставить бумагу, как мои груди выскочили вперед и приземлились на клавиатуре. Я выпрямилась, отклонившись подальше назад; потом попыталась напечатать дату в верхнем правом углу страницы. Плюх-плюх!Без шансов. Я посмотрела на Глэдис — ее лицо говорило: «Ух ты! Блин, вот это жуть! Покажи-ка еще раз!»
Я как раз открыла рот, чтобы подробно рассказать ей об оскорблении, которое получила Вильма, и о Шарлотте Атлас, когда мои груди вдруг напряглись. Я обнаружила, что откинулась назад, чтобы выставить себя в наиболее выгодном виде. Один из клиентов босса вошел в комнату.
— Мэй Джун, моя нимфочка! — произнес этот парень. Его звали Берл Уивер; я уже как-то раз обедала с ним. Он мне вроде как нравился.