Я показал компьютер офицеру.
— Ретинальный замок, — сказал я.
— Если вы хотите снова увидеть свою кузину, monsieur,лучше остановитесь.
Это взорвало меня.
— Ты, убогий сучий выкормыш, — сказал я, вынимая из кармана две бумажки: список призывников и список распределения койко-мест. Я поднес их к его лицу. — Куда подевалась женщина-канадка, Франсуа? Смотри, — я ткнул пальцем в листок, словно это было сердце Абалена. — Вот она была призвана; теперь посмотри сюда, — я потряс листком койко-мест. — Ее койки здесь нет! Так что же с ней произошло, monsieur le sergeant?Отправлена на Монмартр? На стрельбы? — В моем голосе появились истерические нотки. Я сглотнул, скомкал листки в кулаке и швырнул их ему в грудь.
— Нет, — проговорил он. — Все совсем не так…
Я не дал ему закончить. Рывком поднеся компьютер к своему лицу, я ткнул большим пальцем в кнопку питания. Компьютер негодующе фыркнул.
— Как печально! — сказал я. — Компьютеру сержанта Абалена не нравятся мои глаза! — Я развернул блокнот к Абалену, и тот попятился. — Джентльмены? — сказал я бланкам. Двое из них схватили Абалена за плечи. Он пытался отвернуть голову, но блокнот обладал большей подвижностью, чем его шея. Секундой позже он радостно чирикнул и засиял, как новогодняя елка.
Я швырнул блокнот на землю и вывернул поверх него содержимое своих карманов.
— Полагаю, здесь вы найдете, с чем позабавиться, — сказал я. Абален что-то пролепетал; я не слышал, что именно. Офицер дал ему пощечину — то ли в ответ на его слова, то ли просто из принципа; на это мне было плевать. Потом они все принялись его бить.
Я вытащил последнюю из своих гигиенических салфеток, чтобы стереть со своих рук его кровь.
День 63-й: Все закончится слезами
— Франция благодарит вас за те услуги, что вы ей оказали, monsieur! — Я понимал, что генерал бланков говорит больше для проныр из прессы по ту сторону зеркальной стены, чем для меня, однако наклонил голову, надеясь, что выгляжу достаточно смиренным и проницательным. — Когда этот негодяй Абален предстанет перед судом, весь мир увидит, какое истинное лицо скрывается за маской Парижской Коммуны!
Я старался оставаться blasé [42]; но, глядя на этого человека, не мог не удивляться арифметике Парижа: как, ради всего святого, можно сложить вместе людей, живущих на моей улице, тех, с которыми я играл в бейсбол, и тех, кто продавал мне хлеб с сосисками и вино — и получить в сумме такое дерьмо, как Абален или вот этот идиот? Какая переменная в этом проклятом уравнении могла заставить людей перестать думать и поручить всю тяжелую работу своим эмоциям?
Я надеялся, что покончив с Абаленом, буду чувствовать себя очищенным — но ничего подобного не произошло.
— Ну и хорошо, — произнес я, вставая с места. — Я был бы рад остаться и посмотреть, но сейчас мне надо домой. Я собираюсь провести сорок восемь часов под душем, а затем проспать по меньшей мере неделю.
— Но мне казалось, что люди из вашего посольства хотели поговорить с вами, monsieurРозен, — осторожно сказал генерал.
— Пусть позвонят мне на работу, — сказал я. Вот он я: мистер Как-Заводить-Друзей-И-Влиять-На-Окружающих.
— И фотографы говорят, что они еще не закончили…
«Просто замечательно, — подумал я. — Есть ли в этом городе хоть кто-то, кто не смотрит со своей колокольни?»
Вот Сисси не смотрела ни с какой колокольни, не считая разве что ее гормонов. Я был способен аккуратно отложить ее в задний уголок своего мозга, пока разрабатывал свой план спасения. Но теперь она бурно протестовала, стремясь вырваться из моей головы наружу. Оказавшись вдалеке от Коммуны, я был ничуть не более свободен, чем если бы до сих пор оставался ручной ищейкой Абалена: мне по-прежнему приходилось смотреть в лицо факту, что ее больше нет. Как я объясню это моей тетке?
Дверь за моей спиной с грохотом распахнулась.
— Ли!
Я обернулся так стремительно, что потерял равновесие и упал. Так это было, и я не собираюсь ничего менять в своей истории. Спустя мгновение она оказалась на ковре возле меня, и обнимала меня, и плакала; и боюсь, я тоже несколько раскис. Но клянусь, что первым, что слетело с моих уст, было: «Мать-перемать, где ты шлялась?»
Она легонько шлепнула меня.
— Я тоже беспокоилась о тебе, Ли.
— Господи, — сказал я, садясь. — Я был уверен, что ты… — Я не мог произнести это, не сейчас. Мне казалось, что это все еще может случиться; должно быть, просто воображение. — Что с тобой произошло? Как тебе удалось выбраться?
— Это все Эдди, — сказала она.
— Неправда, Ли. — Эдди вплыл в комнату, грациозный, несмотря на свою полноту. — Она сама все сделала. Я только провел ее обратно через заставы.
— Можете вы двое перестать наконец обмениваться любезностями и рассказать мне, что произошло?
— Когда автобус остановился и они разделили нас, я ужасно перепугалась, — начала Сисси. — Там все перепугались. Но потом я вспомнила, что ты говорил: ты сказал мне, что не надо беспокоиться. Ты всегда присматривал за мной, Ли. — Она улыбнулась, и даже несмотря на то, что ее глаза были тусклыми от усталости, мне все же стало лучше, когда я увидел это. — И я подумала, что ты, наверное, знаешь, о чем говоришь. Поэтому я не стала беспокоиться. Вместо этого я попыталась угадать, как бы поступил на моем месте ты, и я решила, что ты стал бы наблюдать и выжидать, пока не появится возможность что-нибудь сделать.
Я посмотрел на Сисси более внимательно. То, что я видел в ее глазах, было не просто усталостью; там было что-то еще — нечто вроде спокойствия и понимания. Это была уже не та девушка, с которой мы расстались в «Диалтоне». Разумеется, когда человека похищают, это может произвести с ним подобную перемену.
— И вот я стою и наблюдаю за тем, что происходит, а происходит то, что все настолько напуганы, что просто стоят на месте, болтают всякую ерунду и плачут друг у друга на плече, — продолжала она. — Должно быть, они и все время занимались этим, только раньше я не замечала, до тех пор, пока не успокоилась и не заставила себя посмотреть. Мы все просто стояли и плакали, как дети. И наши охранники, должно быть, тоже это понимали, потому что когда я поглядела на них, то увидела, что они на самом деле не обращают на нас внимания. Они все смотрели, как загоняют парней.
Правильно, вспомнил я, это мы производили основной шум — во всяком случае, некоторые из нас. Некоторые из нас еще пытались придумать способ как-то вытащить себя из этого переплета.
— Так что на самом деле все было совсем просто. — Сисси простодушно улыбнулась, и на этот момент снова стала моей девочкой-кузиной. — Я просто начала понемногу переступать и отходить назад, стараясь не очень двигать туловищем. А потом, когда я оказалась позади толпы, я просто типа выскользнула из нее. Было темно, и никто ничего не заметил. Но знаешь, Ли, я не думаю, что они были действительно так уж круты. Это мы сами так решили, потому что были слишком напуганы. Как только я начала пытаться думать как ты, выбраться было уже просто. — Она яростно стиснула меня в объятиях. — Я видела, как ты пытался отвлечь от меня их внимание, Ли. — Она уже снова плакала. — То, что ты для меня сделал — я не смогла бы сделать то же для тебя…
Она зарылась лицом в мое плечо и принялась всхлипывать, а я чувствовал себя глупейшим идиотом по эту сторону зала заседаний совета директоров. Я со всеми своими мозгами сам заработал себе добрых восемь недель рабства, а у нее хватило соображения, чтобы просто взять и уйти — и она же еще ставила это мне в заслугу?
— И вот тут-то Эдди и спас меня.
— Я поехал вслед за автобусом, — сказал Эдди, пожимая плечами. — Может быть, не самая умная вещь во вселенной, но все же… Я должен был сообразить, что там затевается, и не сообразил. Я чувствовал себя ответственным за все это, понимаете?