Это не было преднамеренно. Серетта совсем не собиралась шпионить.
Она вошла в комнату Джинни, чтобы открыть окна и проветрить помещение. Уходя, она прихватила с собой ворох одежды для стирки, и затем, уже в прачечной, стала раскладывать вещи Джинни по цвету. Вот тогда-то Серетта и обнаружила в одном из карманов упаковку противозачаточных таблеток.
Первым ее побуждением было спустить таблетки в унитаз, но что-то заставило ее остановиться. Дрожащими руками она положила упаковку обратно в карман джинсовой куртки, потом отнесла все вещи Джинни обратно в ее комнату и оставила лежать там беспорядочной грудой, как и прежде.
Затем она взяла телефон и по памяти набрала номер Ричарда.
— Здравствуй, — сказала она.
— Здравствуй, — отозвался он холодно.
Он до сих пор сердился на нее из-за этого слушания по делу об опеке. Он был в своем праве. Заставлять адвоката вытаскивать на свет давнишний арест Ричарда по обвинению в назойливом приставании к проститутке было с ее стороны ударом ниже пояса. Но здесь речь шла о матери, борющейся за своего ребенка — и, к счастью для нее, судьей был назначен человек консервативного и пуританского склада.
— Джинни у тебя?
Последовала неловкая пауза.
— Она не звонила мне уже несколько дней, — сказал он. — Что-нибудь не так?
— Нет, — сказала она. — Ничего.
Она повесила трубку.
Она разбила его брак, и он ненавидел ее. Его бывшая жена ненавидела ее. Джинни ненавидела ее. Иногда ей стоило больших усилий самой не возненавидеть себя.
Она решила отменить свидание, остаться дома и посмотреть телевизор.
Над ее головой слышалось тихое жужжание: камера автоматически щелкала кадр за кадром. Серетта швырнула в объектив книгой, умудрившись сшибить аппарат с его насеста.
— Шоу окончено, — сказала Серетта.
Она присела на фото-кушетку, сжав голову руками, продолжая следить за собой даже несмотря на то, что камера была разбита. «Боже мой, — думала Серетта, — ну почему Джинни не хочет позволить мне помочь ей? Почему она такая упрямая?»
День Труда — 3 сентября — Обратно к работе
Историческое свидание было назначено на сегодняшний вечер. Я попыталась вырезать мой чип ножом, но он сидел глубже, чем я думала, и кровища хлестала так, что мне пришлось отказаться от этой затеи.
Парня звали Эрик Какой-то-там, я познакомилась с ним в чате. Он обещал свозить меня пообедать, но не успели мы еще добраться до места, как он остановил свой фургон на парковке перед пустующим мебельным магазином. Мы перелезли назад, где вместо снятых сидений на полу была набросана гора подушек.
Я полностью стащила с себя брюки, но он оставил свои болтаться на лодыжках, словно у него не было времени, чтобы еще и разуваться. Я знала, что он меня не любит, и это было отлично. Я его даже толком не знала, да он мне не очень-то нравился.
То, чего я хотела, не имело никакого отношения к любви.
Моя «Упорная Девка» позволила мне поцеловаться с ним и даже немного потискаться, прежде чем включила свой электронный сигнал тревоги. Мне удалось временно отключить его, зажав рукой артерию и приостановив кровообращение, но по мере того, как события развивались дальше, умное устройство почуяло, что угроза по-прежнему нависает, и предприняло массированную атаку. Прежде всего оно выпустило в мою кровеносную систему химические поглотители, заставившие меня выдыхать какие-то азотистые соединения, которые эффективно ограничивали подачу крови к артериям, снабжавшим Эриков пенис. Его эрекция ослабела, и он отодвинулся от меня.
— Проклятие, — сказала я. — Прости.
Я могла бы дать ему более полное разъяснение. Мама весьма часто и подробно, с рисунками и диаграммами, в анатомически корректных терминах рассказывала мне, как в точности действует чип; она заставляла меня ходить на уроки сексуального образования с двухлетнего возраста.
Эрик выглядел смущенным, даже, пожалуй, рассерженным.
— Ты не виноват, — сказала я, чтобы утешить его. Мужское эго, сами понимаете. Я решила сделать ему миньет, чтобы он не так сердился. У него были там волосы — но по сравнению со всем остальным это было не так уж мерзко. Я даже возбудилась от мысли, что могу его так разжечь, что имею такую власть над ним.
К сожалению, моя «Упорная Девка» оказалась упорнее, чем я предвидела. Она атаковала мою иммунную систему. Из носа у меня потекло, в глазах набухли слезы, в глотке запершило, и мне пришлось выпустить его пенис изо рта, чтобы перевести дыхание. Я вся покрылась волдырями и начала разбухать, как политая жиром индейка.
— Черт! — сказала я. — Мне ужасно жаль.
Эрик вскочил и начал натягивать штаны.
— Нет, подожди, — сказала я. — Я в порядке. Мы еще можем сделать это!
Я никак не могла перестать реветь, так же, как не могла прекратить приступы сухого кашля и ливень соплей.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал он, ринулся к двери, отпер ее и выпихнул меня из машины.
Я засунула лифчик и трусики в карман. До дома было пятнадцать минут ходу.
Мама еще не спала — репетировала речь к какой-то конференции. То ли она не смотрела на мониторы, то ли не подавала виду. Я чихнула, потом закашлялась, потом уронила свои принадлежности на пол. Это было здорово — даже не пытаться скрыть, что произошло.
Мама вылупилась на меня, раскрыв глаза и распахнув рот, словно проглотила шар для боулинга и теперь сомневалась, пойдет ли это ей на пользу.
Я не могла не рассмеяться. Так было, пожалуй, даже лучше, чем если бы я действительно переборола себя и пошла до самого конца.
Она ведь даже не знала, что я все еще девственница!
Джеффри Форд
Шестизарядный одиночка с Высокого Бугра № 6
Под красным солнцем, где стервятники собираются в круг, словно фургоны при виде команчей, где засушливый ветер поднимается с юга, пронизанный предвестьями голода и жажды, словно ароматом духов мисс Перл в тесной комнатушке над салуном «Четыре Пальца» в августовскую ночь после жестокой перестрелки, когда пули свистели, прохожие прятались за дождевыми бочками, лошади становились на дыбы и шарахались в сторону, помощники шерифа швыряли на барную стойку пригоршни прогнивших потрохов, шлюхи хихикали в ответ на предложение Смерти, всего лишь вышедшей прошвырнуться, а школьная мадам крепко сжимала свой узелок с отрезами материи, из которой предполагала сшить себе платье в ожидании воздыхателя с Востока, который уже не прибудет с почтовой каретой ни нынешней ночью, ни какой-либо другой ночью в этой жизни, Шестизарядный Одиночка, также называемый Жидким Громом, а еще лучше известный под именем Отходняк, сопроводивший к общей куче больше заносчивых щенков, чем у мула блох, обладатель громового удара, орлиного глаза, споро варящего котелка и гениального табачного плевка, бич головорезов, друг детей и брат великана-краснокожего, которого все называли Маскинтолукок, индейского принца из затерянного израильского племени, с изображением койота, вырезанным на левой щеке, пером Громовой птицы, свисающим с единственного длинного, завязанного в узел клока волос, и томагавком, некогда размозжившим череп Вонючему Бабуину из Колючего Каньона, сидел на спине своего верного коня по имени Ветхий Запор, озирая с макушки высокого бугра просторы прерии, по которым он вскоре понесется, словно летучая мышь, вылетевшая из ада, возвращаясь в Унылое Ущелье, чтобы в последний раз чмокнуть в щечку мисс Перл, чпокнуть бутылочку хлебной водки и отправиться на встречу с туберкулезным духом Дока Холидея, с которым собирался стреляться в темноте, каковая дуэль должна была решить судьбы Запада и навсегда остаться в памяти как единственная перестрелка в его жизни, которую он проиграл, преобразившая его из Шестизарядного Одиночки в Малыша-Скелета, иссохшего, пламенного, лишенного всех социальных благ, своим безумным смехом вызывающего стихийное бегство, ненасытного искателя золота и убийцу убийц по всей здешней территории, в прежние времена, и ныне, и присно, и во веки веков, пока собачки не пойдут спать и звезды не падут на Алабаму.