Он не сопротивлялся, когда мы раздели его и уложили на смотровой стол — настолько неземного дизайна, насколько могли позволить наши ресурсы. Для Гласса это место должно было выглядеть наполненным пронизывающим сверхъестественным светом — благодаря нескольким каплям атропина, до предела расширившим оба его зрачка; а над ним нависали странные маленькие Существа. Парень, который тоже надел свою маску и белое трико перед тем, как присоединиться к нам, был и так достаточно низкорослым, а обманчиво высокий стол делал карликами нас всех, поскольку поднимавшийся от сухого льда туман затруднял возможность выяснить, насколько далеко в действительности простираются наши ноги. Истина всегда зависит оттого, как ее представить. Наши маски цвета оконной замазки раздувались кверху в купола, говорящие о могучем интеллекте, а сами мы выглядывали наружу сквозь огромные глаза, сделанные из темного стекла.
И вот мы принялись за работу, следуя указаниям, изложенным в миллионах опубликованных сообщений. Подобные феномены описаны до мелочей. Маккей и я уже прежде вдосталь напрактиковались на добровольцах обоих полов и теперь действовали слаженно. Биопсия, крошечные надрезы. Иголки, втыкаемые Глассу в пупок, жидкость, сочащаяся ему в ухо, сюрреалистические инопланетные механизмы, помигивающие и попискивающие, не воспринимая и не регистрируя при этом абсолютно ничего. Вызванные химикатами перемежающиеся помрачения сознания создавали разрывы в потоке его памяти (частичная амнезия — весьма характерная черта). Наготове была и карта звездного неба, чтобы показать ему — лишенная какого-либо смысла хаотическая россыпь точек, на которую он впоследствии сможет наложить любое значение, какое захочет.
Его рот раскрылся. Я понял, что он готов. Почему он так громко выражал свой отвратительный скептицизм, если не потому, что он уже был близок к тому, чтобы уверовать, и лишь ожидал знака? Записанные на пленку послания мира и тысячелетние предупреждения потоком лились над ним — голоса, превращенные компьютером в мистические заклинания, приличествующие посланникам с далеких звезд. Никогда впредь он не сможет сказать с уверенностью, что все это вздор, что люди, похищенные инопланетянами (пусть и в кавычках!) просто стремятся привлечь к себе внимание при помощи бредовых фантазий.
Кульминацией процедуры являлся ужасный Зонд — предмет, игравший значительную роль в одном из рассказов о контакте/похищении, в свое время разошедшимся едва ли не в большем количестве экземпляров, нежели все остальные, вместе взятые. Это большой безобразный объект, напоминающий фаллос, какой мог бы нарисовать Г. Р. Гигер [68]в припадке желчного настроения: тринадцати дюймов в длину, отдаленно треугольной формы в поперечном сечении, серый и чешуйчатый, увенчанный на конце неровной проволочной клеткой (в действительности ствол был сделан из раскрашенного стекловолокна).
Это совершенно необходимая часть переживания — похищенный сам должен ощутить, как зонд проникает в его анальное отверстие. Разумеется, мы полагались на силу внушения: после того, как мы показали ему объект и перевернули лицом вниз, чтобы затруднить ему зрительное восприятие, я фактически собирался ввести ему свой палец. Намазанная вазелином резиновая перчатка уже была на моей руке.
Однако прежде, чем Зонд вступил в действие, произошла заминка. Когда у тебя на голове маска, не так-то просто видеть, что находится справа или слева. Мы как раз заново отключили Гласса, чтобы позволить себе короткую передышку и чашечку чая из термоса… и тут раздался какой-то неясный звук. Я принялся нетерпеливо возиться с маской, и в это же время почувствовал короткую острую боль в ляжке — возможно, какое-нибудь жалящее насекомое.
Когда я наконец-то стянул со своей головы эту душную штуку, я увидел, что Маккей лежит на полу. Над ним клубился туман. Вначале я подумал, что он, должно быть, случайно нюхнул отключающего вещества. Все вокруг было каким-то расплывчатым, стены палатки мерцали. Парень улыбался мне. Вряд ли возможно, чтобы маска могла улыбаться.
Я велел ему убрать эту дурацкую штуку — не знаю, имел ли я в виду маску или улыбку. Он предложил мне сделать это за него, и хотя вначале я протянул к нему руку, охваченный слепым гневом на его дурацкие игры, меня внезапно охватил страх, что, если я прикоснусь к этой огромной голове, то под моей рукой окажется живая плоть. Нет. Я что-то произнес вслух — возможно, это было какое-нибудь несуществующее слово. Что это там? Тело Гласса тает, стекая вниз со стола? Нет…
Дальше у меня пробел в памяти. Частичная амнезия является весьма характерной чертой подобных ситуаций. Все вокруг то наваливалось на меня, то выплывало из фокуса. Я помню, что ощутил еще один укус, и на этот раз понял, что это игла. К этому времени я уже был прижат к холодной сырой ткани пола палатки, кашляя в созданном нами искусственном тумане. Настойчивые пальцы дергали за мой белый, в обтяжку, инопланетный костюм.
Внутри моего черепа все клубилось, складываясь в теснящиеся хаотические образы, среди которых трепыхалась глупая настойчивая озабоченность — был ли шприц как следует простерилизован? Сам я всегда подхожу к этому очень добросовестно…
Что я знал об этом парне? Это был его первый выход на дело. Я почти не встречался с ним прежде. Они могут принимать любую форму по своему выбору.
Эти глаза.
Он сказал…
Я не могу припомнить всего, что он сказал. Этот скополаминовый коктейль специально предназначен для того, чтобы сбивать с толку. Тонкий голос сообщил мне, что мы играем в опасную игру. Более чем один раз он повторил: «Моя сестра». Я подумал о сестринских планетах, о сестрах-кораблях, отблескивающих серебром, что делают безынерционные повороты и дразняще уворачиваются от экранов радаров. Он сказал: «В институте» [69]. Может быть, он имел в виду Институт Изучения НЛО? В другой момент он сказал: «Вы ублюдки», и потом: «сделали с ней все это», а потом еще: «я долго ждал случая…» Слова небесных богов всегда загадочны — возможно, он хотел сказать, что мы всего лишь побочная ветвь их цивилизации…
Было очень трудно продолжать мыслить. Все смешалось в едином красном пятне боли, поскольку после этого — видимо, дабы лучше запечатлеть в моем сознании, что он говорит серьезно, — он весьма грубо применил Зонд. И здесь уже не было речи о внушении или о пальце смазанной вазелином резиновой перчатки. «Это за нее. Ты слышишь? За нее».
Слышал ли я? В тот момент я не мог по достоинству оценить происходящее как волнующее, трансцендентальное переживание. Я уверен, что никакие химические агенты не способствовали потере сознания, последовавшей сразу же вслед за ним — хотя и не настолько быстро, как хотелось бы.
Очнуться, лежа на расстеленном в грязи холодном полиэтилене, с телом, истерзанным судорогами и другой, еще более глубокой болью… это не то переживание, которое можно было бы рекомендовать кому-либо. «Парень» давно уже скрылся. Я так и не узнал его имени — если он вообще имел какое-либо имя на нашей Земле. Я старался не искать утешения в открытии, что Маккей тоже получил предупреждение — до мельчайших подробностей столь же выразительное, как и я сам.
Под угрюмой серой луной мы кое-как прохромали через процедуру уборки, оставив Гласса спать в своем жалком «вольво», теперь тоже «раздетом», лишившемся всех устройств нашего лондонского коллеги. Когда перед рассветом он придет в сознание, это будет пробуждение к новому членству в рядах похищенных инопланетянами, переживших «провал во времени». Объявит ли он о том, что с ним произошло, или будет лживо блюсти молчание? Впрочем, кому это важно? Гласс больше не имел значения.
Истина — вот что имеет значение. После длительного периода выздоровления, в течение которого я старался держаться в тени (даже мой некогда дружелюбный домашний врач выказал ужасающую черствость по отношению к характеру полученных мною травм), я теперь вижу себя в положении мирского священника, получившего наконец свой собственный знак. Но этот знак подобен таинственному явлению лика Девы Марии в раковине унитаза. Это вещь такого рода, с помощью которой можно привлечь внимание простецов: для самого человека она может значить очень много, но для большого мира это всего лишь еще одна дешевая повседневная сенсация. И за это помутнение вод я возлагаю вину на тех людей, которые сочиняют броские сказки о контактах с НЛО, ни разу не пережив настоящего столкновения с ними, подобного тому, какому мы подвергли Гласса. О, как я ненавижу и презираю этих шарлатанов! Не намного меньше, чем самых узколобых скептиков.