Я пошла следом за ней в темноте, шлепая по воде. Она быстро шагала вперед, вновь приняв на себя командование.
— Смотри, отличное место, чтобы спрятать сокровище, если бы оно у нас было, — говорила она. — Здесь его никто никогда не найдет.
Свет от входа позади нас исчез. В воздухе висел запах затхлости и глины. Мы не могли заблудиться — туннель был только один, и чтобы выйти из него, нам надо было всего лишь повернуть назад, — но мое сердце билось быстрее, и было трудно дышать. В конце концов, когда, казалось, прошло уже несколько часов, я увидела впереди булавочный лучик света, который становился все больше по мере нашего приближения.
Когда мы выбрались к солнечному свету, Лиса уже ухмылялась во весь рот. Мы вышли на другую сторону орехового сада, пройдя под землей чуть ли не милю.
— Ну как, разве это было не круто? — спросила она.
Я легла на землю, в пятно солнечного света, ужасно радуясь, что снова вижу свет дня. Она присела рядом со мной, обняв руками колени.
— Да, — признала я, — это было действительно круто. Без тебя я бы этого ни за что не сделала.
Она лишь кивнула, подтверждая свою руководящую роль и авторитет. Она снова была королевой лис.
Той осенью моя жизнь разделилась между двумя мирами.
После школы и на выходных я проводила все время, какое только могла, в лесу вместе с Лисой. В школе я старалась быть осмотрительной. Временами я общалась с Синди и ее подругами, а временами общалась с Лисой.
Как-то раз, войдя в кабинет естествознания, я обнаружила там стеклянный аквариум, полный больших зеленых лягушек. Мистер Макфарланд поднял вверх извивающуюся лягушку и продемонстрировал нам, как втыкать ей иглу в основание шеи, чтобы разорвать позвоночник.
— А теперь вы все сделаете то же самое, — сказал он. — Каждая пара лабораторных партнеров вскроет одну лягушку.
Когда он спросил, сеть ли у кого-нибудь вопросы, Лиса подняла руку и сказала, что не будет этого делать.
Он кивнул и сказал, что сам убьет лягушку для тех пар, которые не могут сделать этого сами.
— Нет, — сказала Лиса. — Я не стану вскрывать лягушку, даже если вы убьете ее. Я не хочу иметь с этим ничего общего! — она почти кричала на него.
Мистер Макфарланд слегка покраснел.
— Думаю, тебе придется поговорить об этом с деканом девочек, — натянуто проговорил он. — Джоан, может быть, ты присоединишься к одной из других групп?
— Я тоже не стану этого делать, — тихо произнесла я. — Наверное, я лучше тоже пойду поговорю с деканом девочек.
Мистер Макфарланд выглядел удивленным — все же я была на хорошем счету. Но я не могла покинуть Лису, так что мы обе вышли из кабинета и направились к декану девочек. Та посмотрела на Лису с грустью, а на меня — с удивлением.
— Сара, мне очень жаль, что я снова вижу тебя здесь. Джоан, я удивлена, что вообще тебя здесь вижу.
Лиса села, сложив руки на груди, с несчастным и упрямым видом, в то время как я принялась многословно и сбивчиво говорить о жестокости к животным и уважении к жизни. В конце концов декан девочек прониклась симпатией к тому, что она назвала нашей «чувствительностью». Я предложила, чтобы мы с Лисой пошли в библиотеку, провели исследование по этому типу лягушек и написали доклад по этой теме. Декан и мистер Макфарланд согласились.
На уроках английского я писала стихи — которые, как я знала, должны были понравиться мисс Парсонс. Всякую чепуху про облака, дождик и грустные чувства. Мне всегда это хорошо удавалось — понимать, что нравится учителям, и выдавать им это.
Лиса попросту не могла освоить этот трюк, хотя я объясняла ей.
— Это нечестно, Тритон, — сказала она как-то, когда мы сидели на нашей полянке. — Ты пишешь то, что ее ублаготворит, вместо того, чтобы писать то, что тебе нравится. Зачем тратить зря свое время?
Я пожала плечами.
— Мне ставят хорошие оценки. И тогда родители меня не достают.
Стихи, которые писала Лиса, казались мне более интересными, чем мои, но они были не о тех вещах, которые нравились мисс Парсонс. Лиса писала об отслаивающейся краске на их доме, о запахе тины в нашей трубе, о надписях на стене школьного двора. Она не хотела тратить время, проверяя, чтобы все слова были написаны правильно, и считала излишним переписывать стихотворение начисто только для того, чтобы в нем не было помарок. Ее почерк был ужасен. Мисс Парсонс снимала баллы за правописание и аккуратность — но мне кажется, что на самом деле Лиса получала низкие отметки из-за того, что ее стихи заставляли мисс Парсонс нервничать.
Когда мисс Парсонс прислали бланки для участия в конкурсе коротких рассказов, который устраивала организация женщин-писателей, она дала один бланк мне.
— Им нужна художественная проза, написанная такими девочками, как ты, — сказала она. — Почему бы тебе не попробовать написать рассказ? Ты покажешь его мне, а я представлю его на конкурс.
В этот день за обедом Синди сказала мне, что мисс Парсонс дала бланк и ей тоже.
— Я хочу написать про то, как мы плавали на плотах, — серьезно сказала она. — В реке мы видели много мусора, и это заставило меня задуматься о природе.
Я вежливо кивнула, хотя не могла себе представить ничего более скучного.
После школы я рассказала Лисе о конкурсе.
— И что, ты собираешься написать для мисс Парсонс рассказ о щепочках и котятках? — спросила она.
Я пожала плечами, чувствуя себя неловко. С тех самых пор, как Гас дал мне блокнот, я постоянно записывала в него такие вещи, которые не показала бы мисс Парсонс — такие вещи, которые не показала бы никому.
— Ты должна написать о том, что для тебя действительно важно, — сказала Лиса. — Папа говорит, что именно так и получаются самые хорошие книжки.
Я снова пожала плечами.
— Если я так сделаю, то не смогу показать это мисс Парсонс.
— Тебе и не обязательно показывать ей! У тебя есть бланк. Ты можешь просто взять и послать его сама.
— Может быть, лучше ты что-нибудь напишешь? — предложила я. Лиса покачала головой.
— Ну да. Очень им будет интересно читать то, что я напишу!
— А может, нам написать что-нибудь вместе? — сказала я. — О чем мы можем написать?
— О дикарках! — сказала Лиса не задумываясь. — О диких девочках, которые живут в лесу.
— Как они туда попали?
Она сидела в своем кресле, глядя в листву над головой и слегка щурясь на солнце.
— Одна из них там выросла.
— Ее мама была лиса, — продолжала я, — а ее отец был волшебник. Волшебник полюбил лису и превратил ее в женщину, но она так и не смогла стать счастливой, и тогда она снова сделалась лисой.
— Мне кажется, другая девочка пришла туда позже, — медленно проговорила Лиса. — Она принцесса, дочь злого короля и прекрасной, но глупой королевы. Она оказывается в лесу, отправившись в путешествие, чтобы выйти замуж за жестокого герцога. Но по дороге она убегает и находит в лесу дикую девочку.
— И они начинают жить вместе, и дальше все как в «Робин Гуде», — подхватила я. — Они грабят богатых и раздают добро беднякам.
— И все звери в лесу — их друзья!
Мы решили написать рассказ. Я ничего не сказала мисс Парсонс; я ничего не сказала моей матери. Мы рассказали об этом Гасу, но он стал единственным, кто все знал. Он показал нам, где у него лежит словарь, чтобы мы могли проверять по нему слова. Во всем остальном он предоставил нас самим себе.
Через пару недель после того, как мы начали работать над рассказом, моя мать спросила меня о конкурсе.
— Мама Синди сказала мне, что Синди пишет рассказ для конкурса детей-писателей. А ты? У тебя с английским очень хорошо. Ты не хочешь тоже написать рассказ?
— Да нет, вряд ли, — промямлила я. — У меня столько дел в школе…
— Мне казалось, у тебя куча времени, чтобы играть в лесу каждый вечер, — возразила она.
— Мы с Сарой работаем над одним заданием по биологии — изучаем тритонов. Может быть, мы потом представим эту работу на научной олимпиаде.
Зазвонил телефон, и я поспешила ретироваться.
Через месяц после того, как мы с Лисой начали работать над рассказом, Гас дал нам свою пишущую машинку, чтобы напечатать его, а также марки и большой конверт, чтобы мы могли послать рассказ на конкурс.