Интересно, что он представляет?
Вчера я рассказала ему о ритуале фонтана – об этих потоках, нисходящем и восходящем, – которые можно почувствовать, усилить и разогнать, чтобы весь день после этого видеть, слышать и чувствовать чуть тоньше, чем обычно. Но стал ли Полынь пробовать эту технику или нашел для себя другую точку баланса в нашей огромной, полной тишины, танцующих теней и льющегося света вселенной?
Какое-то время я, затаив дыхание, любовалась Внемлющим: он редко бывает так неподвижен и расслаблен, а потом обвела взглядом все вокруг и с жалостью отметила, что драгоценные минуты рассвета уже уходят.
Винно-янтарная глубина сменялась легкостью лимонных и лазурных красок, солнце уже полностью показалось над горизонтом, живущие в холмах зверьки выбирались из нор и мчались по своим делам: только серебристые спинки мелькали в траве. Гудели шмели в цветочном воздухе.
Когда я вновь обернулась к Полыни, он уже тоже открыл глаза и внимательно смотрел на меня.
– Жаль, что все так быстро закончилось, – сказала я.
Внемлющий покачал головой.
– Солнце поднимается над холмами каждое утро, малек. Ничего не закончилось.
– Но такого утра уже не будет.
– Зато это – было. Ты его не упустила. Я его не упустил. – Он пожал плечами.
– Тебе понравилось?
– Да, – кивнул Внемлющий, поднимаясь и утягивая меня за собой.
То, как тихо он это сказал, могло означать лишь одно: ему понравилось даже больше, чем он рассчитывал. Смею даже предположить, что сейчас Полынь подумал что-то наподобие: «Надо же. Все неприятные вещи, сопутствующие встрече рассвета в холмах, – вроде подъема не пойми во сколько и долгой дороги – окупились сторицей».
– Но, Тинави, если ты сейчас предложишь делать так каждые выходные или что-то вроде того, я откажусь, – предупредил Внемлющий, быстро идя к ореховой роще.
Кажется, он торопился вернуться в город: как минимум, за кофе. Как максимум, за продолжением недосмотренных снов. При каждом шаге полы шелковой хламиды обвивались вокруг его голеней, а высокая трава ненадолго расступалась, прежде чем сомкнуться вновь, и я успевала шагать по этой недолговечной зеленой тропке, оставляемой Полынью.
– Не предложу, – я помотала головой. – Это бессмысленно. Я же сказала: такого не будет. Зачем тогда пытаться повторить? Я буду предлагать тебе другие вещи. Возможно, еще более жуткие – готовься.
Я не видела его лица, так как он шел передо мной, но догадалась, что он улыбается.
Думаю, кто-нибудь, кто наблюдал бы за нами со стороны, не понял бы, отчего вообще придавать такое значение какой-то четверти часа, проведенной в холмах поутру, в молчаливом сидении на пледе.
Но мы – шолоховцы, понимаете? Лесные жители со своим странным взглядом на мир. Среди нас есть те, кто более склонен к романтике, философии, и те, кто кажется более циничным и скептичным, но в общем и целом нас объединяет то, что мы преклоняемся перед чудом вселенной и всегда ищем ответы на вопросы, которые и сформулировать толком нельзя, только почувствовать – неуловимые, таящиеся где-то в подсознании, промелькивающие, как крылья колибри, но волнующие душу вопросы…
С этой точки зрения пятнадцать невыразимых минут на холме могут показаться до праха важным событием, золотой пылинкой истинного волшебства. А уж когда ты был там не один…
Об этом как-то толком не поговоришь и не напишешь, но, как мне кажется, настоящая магия жизни и складывается из таких вещей – невыразимых, неуловимых, недолговечных.
– У тебя есть планы на сегодня, малек? – спросил Полынь, когда мы добрались до наших лошадок, ждавших нас на опушке ореховой рощи.
У Внемлющего это была, как всегда, его любимая, в яблоках, Димпл, а у меня – кобылка из ведомственной конюшни по имени Сапфир, названная так за удивительные голубые глаза. Она была ужасно молода и ужасно строптива, но мудрая Димпл за время нашей поездки умудрилась передать ей часть своего спокойного достоинства и весомости, как, наверное, в свое время магистр Орлин передавал нам с Дахху и Кадией свои. Теперь Сапфир шла куда более мягким шагом, чем ночью, когда скакала так энергично, что сонная я то и дело норовила с нее грохнуться.
– Планов нет, – сказала я, поднимая руку и рассеянно касаясь листвы вязов, склонившихся низко над лесной дорогой. Люблю мимоходом трогать листву и кору, как бы странно это ни звучало. – А что?
– Мой старший брат Вереск ни с того ни с сего попросил меня заехать в Академию, где он будет сегодня на завтраке. Учитывая, какие у нас натянутые отношения, это само по себе звучит подозрительно, а в ташени он еще и указал, что «дело довольно важное».